Помогла еще порция коньяка ичетверть часа секса — причем и я, и подруга воспринимали секс как лекарство.

Сейчас, к сожалению, не быловозможности прибегнуть ни к тому, ни к другому средству. А ведь без сна я ужебыл часов сорок. Организм честно выжал из себя весь адреналин и теперь молил осне. Ну — или о некотором времени с закрытыми глазами…

— Здесь две планеты, — тыча пальцемв навигационный экран, объяснял Зяма. — Мы их не видим, конечно…

— Почему ж не видим, Альбедо видно.— Роман подался вперед со своего диванчика. — Вон… на три пальца правее солнца…

На мой взгляд, яркая белая точкабыла звездой, но я не спорил. Меньше говори — сойдешь за умного…

— Ну, на Альбедо нам все равно ненадо, — бодро сказал Зяма. — Нам нужен ее близнец.

— Нигредо? — мрачно предположил я.

— Верно. Альбедо для жизнинепригодна, атмосфера почти лишена кислорода.

— А почему она так сверкает? Снег?

— Облака… Вот Нигредо, задавай курс.

На экране навигационного компьютератеперь была схема звездной системы. Солнышко в центре, два кружочка — черный ибелый, рядом. Еще один кружок висел у самого края экрана.

— А это что за планета?

— Газовый гигант размером с Юпитер.Интереса не представляет.

— На спутниках у него есть полезныеископаемые, — заметил Роман.

— Есть. Ну и что? Они много гдеесть… Давай наводись на Нигредо.

Я ткнул пальцем в черный кружок. Носкорабля слегка сместился. Изображение качнулось, теперь планета была по центруэкрана.

— Разгоняйся.

Нажав педаль я некоторое время ждал.Гул двигателей на пилонах корабля усилился, стук метронома участился.

— Так и сиди, — велел Зяма. —Разгоняться будем примерно полчаса.

— И сколько нам лететь?

— Восемь часов. Потом торможение,выход на орбиту… еще часа три уйдет.

— У нас тут труп в кабине, —напомнил я.

— Ничего, полежит. Температуру вкабине убавь… вот эта шкала… сдвинь ползунок до восемнадцати.

Ползунок был нарисован на сенсорномэкране. Я сдвинул его пальцем до цифры 18 и сказал:

— Все?

— Пока все. Пить хочешь?

— Хочу, но не пить.

— А… понятно.

Зяма нагнулся и открыл дверку подпультом. Достал оттуда толстый пластиковый шланг с раструбом на конце.

— Санитарный отсек. По-большому,конечно, ходить неудобно. Хотя если прижмет… А так все просто. Вот… э…мочеприемник. Вот кнопка отсоса фекалий.

Я покосился назад.

Ленка усмехнулась:

— Не комплексуй. Что естественно, тоне безобразно.

— Нет уж, я потерплю.

— Десять часов? — поинтересовалсяРоман. — Да не глупи. Не выдержишь, это раз. Будешь не в форме в самый нужныймомент — два. К тому же обоссанные штаны будут вонять. Культура и мораль — этопроизводные от реальности, Катран.

— Подай ему пример, — сказал Зяма.

— И верно. — Роман огляделся. — Гдетут… Ага.

Второй «санитарный отсек» былвстроен в низ их диванчика. Роман извлек шланг и стал расстегивать штаны. Ленкаотвернулась. Я тоже, твердо решив держаться до последнего.

Моей решимости хватило ровно до тогомомента, как сзади послышалось жизнерадостное журчание.

— Да ну вас, провокаторы… —расстегивая штаны, сказал я. — Пусть лучше лопнет моя совесть…

— Кнопку, кнопку не забудь нажать! —напомнил Зяма. — И ногу с педали сними, не корячься…

Ощущения были своеобразные. Ну, есликто-то хочет их испытать — возьмите пылесос, включите на самую слабую мощность…в общем, вы поняли, что дальше делать. Если пылесос сломается, то я вам советовне давал.

Но честно говоря, мир сразу сталвыглядеть гораздо дружелюбнее.

— Будешь? — Зяма полез в заднийкарман джинсов. Извлек плоскую фляжку. — По чуть-чуть!

Оказывается, совместное пользованиеудобствами способно сближать людей не хуже, чем съеденный вместе пуд соли. Яоткрутил крышку и сделал глоток — горло обожгло, огненный комок покатился попищеводу.

— Что это? — прохрипел я,откашливаясь.

— Спирт, — тоже отхлебывая из фляжкии передавая ее назад, сообщил Зяма. — Понимаешь ли, Катран, объем надоэкономить. Водка… или коньяк, если бы он у нас был, это сплошной переводпространства. Зачем лишняя вода, если хочешь выпить алкоголя?

— От воды бы я не отказался…

— Держи. — Ленка подала мне фляжку —куда более объемистую, видимо, извлеченную из одного из карманов комбинезона. —Это холодный чай.

Я готов был выпить и холодного чая,и горячего, и даже горячего молока с медом. Чего угодно. Неразбавленный спирт япил лишь однажды, в студенчестве, и с тех пор остался в твердом убеждении, чтоотвратительнее ничего нельзя и придумать. Рот был будто кипяткомошпарен, страшно подумать, что делалось с желудком, которому за последние дни итак досталось…

— Запил? — спросил Зяма. — Теперьснова ножку на педаль — и нежно жмем. Еще, — он глянул на коммуникатор, —семнадцать минут.

И я терпеливо ждал, погружаясь всонливое беспамятство, пока Зяма не пихнул меня в плечо.

— Катран, ты оглох? Все, снимай ногус газа. И можешь дрыхнуть в свое удовольствие.

— А рулить? — спросил я, закрываяглаза.

— Рулить будет компьютер, онжелезный. Ты свою пилотскую работу выполнил.

Я хотел ответить чем-нибудьостроумным и бодрым.

Но не смог.

Заснул.

Солнце припекало вовсю. Я расстелилна траве скатерть — белую, с кружевными оборочками, а Инна принялась выставлятьна нее припасы: маленькие стеклянные бутылки минералки, пивные бутылкикоричневого стекла, большие пластиковые бутылки с «Тархуном» и «Байкалом», банки колы и тоника, пакеты с соками. Мы сидели посредикакого-то бескрайнего поля, поросшего травой — ровненькой и аккуратной, как натеннисном корте.

— Пить хочу ужасно, — сказал я,глядя на Инну. Потянулся за минералкой, но девушка шлепнула меня по руке.

— Подожди. Сейчас достану бокалы.

Она долго рылась в коробке — совсеммаленькой, и как там все умещалось?