долетело, что этот незаметный кивок и тёплый взгляд — тайна, которая есть только у них, и эту заветную тайну надо сохранить. Её глаза говорили то же самое. Нежный ответ был таким же. Они тогда даже думать не смели, что это, может быть, и есть начало их будущей жизни. Ведь всем известно, что большой путь начинается с маленького шага.

Наскоро попрощавшись со всеми, они выскочили из хаты.

Короткий зимний день смешался с сумерками.

По прибытии в отряд Егор с товарищами доложили Бортичу о готовности площадки для прилёта самолёта. Командир тут же отдал приказ радистке связаться с Большой землёй и сообщить об этом. Ответ был получен незамедлительно: «Сегодня в три ночи за детьми прибудет самолёт. Готовьте площадку». Дело приняло серьёзный оборот. Наступила полная ясность: детей надо увозить из деревни как можно быстрее. Этим обстоятельством были озабочены не только в штабе отряда, но и в Центре.

Василь Ефимович решил лично проследить, как будут эвакуировать детей. Для этого приказал Егору с группой ребят вернуться в Емельяники вместе с ним.

В деревне доктор Сегель уже оповестил детей, которых на Большую землю необходимо отправить в первую очередь. Среди них была Аня Макарова.

В три часа ночи, как и было условлено, они услышали в небе рокот. Быстро разожгли сигнальные костры. И самолёт плавно покатился по февральскому снежному полю.

Бортич на санях подъехал к самолёту. Там, у крыла, в меховых унтах уже ждал молодой пилот, лётные очки его были лихо сдвинуты на лоб. Они поздоровались за руку, и командир почувствовал сильную ладонь лётчика. Его широкая доброжелательная белозубая улыбка, казалось, светилась даже в темноте ночи.

— Лейтенант Мамкин, — представился он.

— Бортич, командир партизанского отряда.

— Командир, у нас мало времени, — мягко сказал лейтенант, — поторопитесь с ребятами.

Сдержанная деловитость командира не выдавала его беспокойство. Он повернулся в сторону, чиркнул зажигалкой и сразу погасил её. Это был сигнал для доктора и партизан.

На краю поляны в санях, укутанные в тёплые одеяла, в овчинные тулупы, ждали дети с доктором, директором Михаилом Семёновичем и воспитательницей Верой, которая должна была сопровождать ребят в полёте.

Через минуту сани с детьми были у самолёта. Пока Егор, Юра и Степан помогали детям садиться в самолёт, Андрей схватил родную сестру, прижал лёгкое тело к себе и в спешке горячо сумбурно зашептал:

— Аня, ты только ничего не бойся… Лечись… Поправляйся… Мы с тобой скоро увидимся. Ты только не болей, прошу тебя…

Она молча смотрела на брата широко открытыми глазами.

— Почему ты молчишь?

— Я не верю, что я живая… не у немцев… и что ты партизан, — она тонкими руками дотронулась до брата, словно хотела убедиться в этом.

— На Большой земле тебя вылечат, а я тебя найду. В это ты верь.

Аня согласно кивала головой и хлопала глазами, на ресничках которых застряли снежинки.

Лётчик, вглядываясь в белую снежную муть, глазами отыскал Бортича и смущаясь, но по-военному обратился к нему.

— Товарищ командир, лётчики нашего полка как только узнали, что я лечу за ребятишками из детского дома, на скорую руку собрали для них посылку: конфеты, шоколад, пряники и вообще разные сладости, что у кого было.

— Спасибо, — сказал Бортич, чувствуя священную благодарность незнакомым людям за их сердечную доброту.

Из кабины пилот достал большую коробку, перевязанную бечёвкой.

— Вот, это тем ребятам, которые пока остаются у вас. Пусть непременно ждут: завтра в это же время я прилечу за ними. Обязательно.

Суровое сердце педагога и командира дрогнуло: «Значит, о детях думают на Большой земле». У него возникло ощущение близкое к счастью.

А Михаила Семёновича охватило трепетное волнение за убывающих детей, он вплотную подошел к пилоту и попросил:

— Вы уж там осторожно с ними, — пар вырывался из его рта. — Детишки-то слабые.

— Знаю, не волнуйтесь, — коротко сказал лётчик. — Этих ребятишек наш полковой врач уже ждёт.

Своё обещание лейтенант Мамкин сдержал. Рискуя жизнью, он пересекал линию фронта восемь раз, увозя детей небольшими партиями на Большую землю подальше от смертельной опасности. На девятую ночь, когда уже летел домой с последней группой ребят и воспитательницей Валей, на его машину набросились немецкие истребители. «Мессершмитт» ударил пулемётной очередью по крылу его машины. Маленькая Катя испуганно спросила у воспитательницы:

— Зачем они кидаются горохом?

Валя не стала отвечать, а только сильнее прижала к себе малышку. В любой момент пуля могла прошить тонкий металл.

«Мессершмитт» снова и снова искал нужную позицию для поражения самолёта. Еще одна очередь из пулемёта фашиста попала в мотор. Двигатель охватило пламенем. Огонь ворвался в кабину пилота, самолёт задёргался, теряя управление… Можно было покинуть машину, на парашюте спастись, но лейтенант об этом даже не думал, ведь за его спиной находятся дети.

На нём уже горели меховые унты, лётная куртка, шлемофон. Пламя обжигало руки. Но штурвал бросить нельзя, тогда — гибель. Самолёт бросало, как на ухабах. Стрелка прибора сдвинулась, задергалась и остановилась, и снова задёргалась. В голове пилота билась мысль: «Только бы дотянуть до своих, не потерять ориентировку». На глазах у перепуганных детей лётчик весь в огне продолжал управлять самолётом. Пилот с трудом контролировал свою машину.

И лейтенант Мамкин победил — перелетел линию фронта. Теряя сознание, он совершил жесткую посадку. От сильного удара о землю его выбросило из кабины, и он упал лицом в снег. Но все дети остались живы. Они с большим трудом, кто ползком, кто еле передвигаясь с помощью воспитательницы, покинули огненную машину.

С рассветом к месту посадки самолёта примчались на санитарных автомобилях врачи, его друзья — однополчане. Когда врачи, оторвав от снега, подняли летчика, то все ужаснулись — он до того обгорел, что лётные очки были просто вплавлены в лицо. Его тут же отправили в госпиталь. Шесть дней врачи бились за его жизнь. Но медицина была бессильна. От ран и тяжелых ожогов он скончался.

Молодой лётчик гвардии лейтенант Мамкин совершил героический поступок: ценой своей жизни спас детей — нашу надежду, наше будущее.

Фронт уже покатился на запад, а партизанам