– Нет, правда, Энди, это место с богатойкультурой, ты бы там нашла чем заняться. Нам бы очень хотелось, чтобы тыприезжала к нам почаще. Это неправильно, что мы видимся только в этом доме, –сказала она и потащила меня в гостиную. – Если ты можешь вынести Эйвон, то, ужконечно, вынесешь и Хьюстон.

– Смотри-ка, эта Энди Джей, наша большаязанятая девочка вырвалась-таки из Нью-Йорка. Выйди поздороваться! – закричаламама, появляясь из кухни. – А я думала, ты позвонишь со станции.

– Миссис Майерс встречала Эрику, вот иподбросила меня. А когда будем есть? Я просто умираю с голоду.

– Сейчас и будем. А ты не хочешь помыться сдороги? Мы подождем, а то ты с поезда немножко взъерошенная. Ты же знаешь, будетлучше, если…

– Ну, мамочка! – бросила я на нее умоляющийвзгляд.

– Энди! Сногсшибательно выглядишь. Ну-ка дайтвоему старику тебя обнять. – Мой папа, высокий и в свои пятьдесят с небольшимвсе еще очень красивый, улыбался мне из коридора. Я заметила, что за спиной онпрятал коробку с набором для игры в скраббл. Подождав, пока все перестанутсмотреть на него, он показал коробку мне и крикнул: – Достанется тебе от меня.Считай, что я предупредил.

Я улыбнулась и кивнула. Вопреки здравомусмыслу я почувствовала такую радость от того, что следующие сорок восемь часовмне предстоит провести с семьей, какой не чувствовала ни разу за последниечетыре года. День благодарения был моим любимым праздником, и в этом году яждала его с особым нетерпением.

Мы собрались в столовой и увлеченно занялисьграндиозным обедом, заказанным мамой и вполне соответствующим еврейскимпредставлениям о пиршестве в канун Дня благодарения. Бейгели с копченойлососиной и брынза, сиг и картофельная запеканка – все профессиональноразложено на сервировочных подносах, все дожидается бумажных тарелочек, пластмассовыхвилок и ножей. Мама смотрела, как насыщается ее семейство, и ее лицо светилосьтакой гордостью, словно она сама всю неделю готовила, чтобы накормить своихкрошек.

Я рассказывала о своей работе, изо всех силстараясь описать ее суть, хотя сама еще до конца не разобралась в ней. Яподумала, не слишком ли отдает идиотизмом рассказ о юбочной мобилизации и отом, сколько часов я провела, пакуя подарки, и об электронном пропуске, которыйсообщает обо всем, что ты делаешь. Было нелегко убедить всех вцелесообразности, необходимости и даже важности того, что я делаю. Я говорила иговорила, но мне не удавалось раскрыть перед ними этот мир, который был совсемблизко, в часе езды на машине – и словно бы в другом измерении. Они кивали,улыбались, задавали вопросы, притворялись заинтересованными, но я знала, чтовсе это чуждо им – чуждо и непонятно, как иностранная речь, – и этонеудивительно, ведь они, как и я всего пару недель назад, никогда не слышали оМиранде Пристли. Меня их непонимание не слишком расстроило: пусть в моей работепорой было чересчур много театральных эффектов и благоговения передначальством, она все же восхитительна. Просто высший класс. Против этого ведьникто не будет возражать?

– Ну как, Энди, думаешь, хватит тебя на год?Может, ты даже хочешь побыть там подольше, а? – Отец положил себе рыбку.

В моем контракте с «Элиас-Кларк» было сказано,что я нанимаюсь к Миранде на год – если до этого меня не уволят (что вполнемогло произойти). И если за это время я обнаружу высокий профессионализм иинициативность – это не было упомянуто в договоре, но подкреплялось словамиЭмили, Элисон и десятка служащих из отдела кадров, – мне будет предоставленавозможность самой выбрать работу, которой я хотела бы заниматься в дальнейшем.Ожидалось, конечно, что это будет работа в «Подиуме» или по крайней мере в«Элиас-Кларк», но я могла потребовать чего угодно – от места обозревателяотдела культуры до должности ответственного за контакты с голливудскимизнаменитостями. Десять из десяти секретарш, которые работали у Миранды до меня,предпочли отдел моды «Подиума» или другого журнала «Элиас-Кларк». Работа вофисе Миранды представляла собой кратчайший путь от незначительной должности квполне достойному, престижному месту.

– Ну конечно. Пока все идет просто прекрасно.Эмили… хм… иногда придирается, но это не важно. А так все замечательно. Еслипослушать, что рассказывает Лили о своих экзаменах или Алекс – о своейпроклятой работе, – так мне просто повезло. Ну где бы еще мне удалось в первыйже день поездить по городу в автомобиле с шофером? Нет, правда. В общем, я снетерпением жду возвращения Миранды. Думаю, я к нему готова.

Джил закатила глаза и бросила на меня взгляд,который означал: «Не заливай, Энди, мы обе знаем, что ты работаешь – если этоможно назвать работой – на психопатку, окружившую себя свихнувшимися на модедоходягами, и сейчас рисуешь эту розовую картинку, только чтобы самой не сойтис ума», – но вместо этого она сказала:

– Здорово, Энди, правда здорово. Чудеснаявозможность.

Да, Джил единственная из сидящих за столоммогла меня понять, ведь до того, как она поселилась у черта на рогах, она годпроработала в небольшом частном музее в Париже и проявляла интерес к hautecouture. Это был интерес скорее эстета, чем потребителя, но она неплохо узналаподноготную мира моды.

– У нас тоже есть хорошая новость, –продолжила она, взяв за руку Кайла; он положил бейгель и протянул ей обе руки.

– Ну слава Богу! – воскликнула мама, вздыхая,словно с ее плеч наконец сняли стокилограммовый груз, который она таскала летдвадцать. – Давно пора!

– Да уж, поздравляем вас обоих! Долженсказать, заставили вы мамочку поволноваться. Вы ведь давно не молодожены, мы уждумали… – Отец, сидящий во главе стола, выразительно поднял брови.

– Вот здорово! Давненько я хотела стать тетей!И когда ждать маленького?

Оба они выглядели растерянными, и я вдругиспугалась, что мы все не так поняли, что «хорошие» новости заключаются в том,что они решили перебраться в новый просторный дом в своем же дремучем Хьюстоне;а может, Кайл наконец решил бросить юридическую фирму своего папаши и открытьвместе с моей сестрой галерею, о которой она всегда мечтала. Может, мы слишкомпоторопились – потому что слишком уж хотели услышать, что вот-вот у наспоявится внучка или племянник. Родители в последнее время только об этом иговорили, то так, то эдак прикидывали, почему у сестры и Кайла – ведь им уже затридцать и они женаты четыре года – все еще нет детей. За последние полгодаэтот вопрос из любимой семейной темы вырос до уровня назревшего кризиса.