Юлечка боится, что начнут разыскивать изредакции, а Сережка хочет провести вечер спокойно. Но его начальник обожаеттрезвонить после семи и раздавать путаные, часто взаимоисключающие указания. Вмои обязанности входит говорить всем коротко:

– Хозяева отсутствуют.

Впрочем, после подобного заявления у ребятначинают надрываться пейджеры, но, в конце концов, это односторонняя связь. Мыдавно хотим купить автоответчик. Только на дорогую игрушку все время не хватаетденег. То Кирюшка разобьет ботинки, то поломается чья-нибудь машина… Так чтопока роль секретаря выполняю я.

Писк несся из гостиной. Кто-то бросил трубкувозле телевизора.

– Алло, – пропела я, чуть задыхаясь.

– Вас беспокоит телефонный узел, –завел безукоризненно вежливый мужской голос, – если не оплатите счет надве тысячи четыреста рублей, будем вынуждены отключить телефон.

– Какой счет! – возмутилась я.

– За разговор с Минском.

– Тут ошибка, – с жаром кинуласьобъяснять я, – с Белоруссией мы не созванивались.

– Не знаю, не знаю, – настаивалголос, – вот он счетик – две тысячи четыреста.

– Черт-те что, – возмутиласья, – может, перепутали?

– Вполне возможно, – неожиданнолегко согласился собеседник, – давайте адрес, проверю.

Мой рот раскрылся, чтобы начать диктоватькоординаты, но вдруг неприятное подозрение затормозило процесс. Телефоннаястанция? Почти в полночь? И потом, голос мужской, как правило, там трудятсяженщины, а в последнее время звонит компьютер. Мы один раз забыли внести платуза месяц, и я долго не могла понять, что за существо вещает в трубкезамогильным тоном.

– Поздно работаете, ночь уже!

– Из дома звоню, – вздохнулмужик, – нам сдельно оплачивают за каждого неплательщика. Вот завтрасбегаете в сберкассу, мне дадут десять рублей. Да днем я тоже пыталсядозвониться, только никого не было.

Ситуация прояснилась. Но все равно какое-точувство подсказывало: дело нечисто. Решение пришло моментально. На нашей улицетри абсолютно одинаковые блочные башни, похожие, как яйца. Ничего не случится,если я сообщу номер соседнего дома, а завтра позвоню на телефонный узел и узнаюв отделе расчета – правда это или нет. И если мужик не соврал, извинюсь ипродиктую правильный адрес, а то ведь сейчас не отвяжется…

– Пишите…

– Давайте, – ответил мужик.

Сообщив слегка неверные сведения, я швырнулатрубку на диван, и она тут же запищала вновь. Теперь беспокоил Олег ЯковлевичПисемский, желавший узнать, как идет расследование.

– Пока ничего утешительного. Скажите,Олег, вы вроде говорили, будто у Ксюши в Селихове тетя?

– Да, – подтвердил мужик, –жена так рассказывала. Все родственники скончались, осталась лишь сестра отцаРаиса Константиновна.

– Может, Раиса Петровна?

– Сейчас проверю.

В трубке воцарилась тишина, несколько минут доуха доносилось потрескиванье, потом Писемский уверенно произнес:

– Здесь написано тетя РаисаКонстантиновна, деревня Селихово.

– Они общались?

– Нет, Ксюта говорила, будто тетка еетерпеть не может…

Было над чем подумать! Неужели девушкаперепутала отчество родной матери, превратила ту в тетку, да еще сообщиланеверную улицу? Хотя, если вспомнить семейную обстановку в Селихове… Наверное,Ксюша побаивалась, что родственники, узнав об удачном замужестве дочери исестры, моментально сядут на шею Писемскому, требуя материальной помощи. А матьона превратила в тетку из простого соображения – не хотела выглядеть в глазахсупруга плохой дочерью. Непонятно лишь одно, зачем она изменила отчество…

Я набрала номер Писемского и спросила:

– Извините, Олег, а на свадьбу она теткуне звала?

– Я предлагал ей, – ответилмужик, – но Ксюша отказалась, сказала, что тетка ее постоянно обижала,попрекала куском хлеба. Я, помнится, возразил, что кто прошлое помянет – томуглаз вон, давай поможем твоей тете, денег пошлем! А она жутко занервничала,чуть не заплакала…

Я отключилась и пошла спать. Утро вечерамудренее.

На следующий день, часов в двенадцать, мыстояли в Майском переулке и дивились на дом. Здание оказалось не кирпичным, какобещали в агентстве, а блочным. Более того, оно точь-в-точь походило на наше.Да и квартиры, соединенные в одну, оказались такие же, лишь стены оклеенычужими обоями, и вокруг стоит незнакомая мебель.

– Ну и что мы выиграем? –напустилась на Катю Юля. – Даже смешно, будто дома побывали!

– Какой-то цыганский бизнесполучается, – вздохнул Сережка.

– Почему цыганский? – удивилсяКирюшка.

– Цыган покупал в магазине яйца попятнадцать рублей, варил их и продавал на рынке за те же пятнадцать. А когдаего спросили, где прибыль, он ответил: во-первых, остается бульон, а во-вторых,я при деле.

– Разве от вареных яиц получаетсябульон? – изумился Кирка. – Вода водой и остается!

– То-то и оно, – усмехнулсяСережка, – мы тоже только головную боль получили, ремонт да переезд, аквартирка точь-в-точь наша.

– Лучше подумай о перспективе жить прямонад железной дорогой, – рассердилась Катя, – по-моему, это простосчастье, что квартира похожа. Все останется по-прежнему, только избежим шума.

Тихо переругиваясь, мы пошли назад. Дети иКатя поднялись наверх, а я, вспомнив, что у нас нет ни куска хлеба, завернулаза угол соседнего дома, там прямо у подъезда стоит вагончик с горячимибатонами. Но на этот раз булок не оказалось. Входная дверь башни былараспахнута настежь, возле ступенек припарковались «Скорая помощь», милицейскиймикроавтобусик, рядом толпились возбужденные жильцы.

– Что случилось? – поинтересоваласья у молодой женщины, держащей на руках щекастого ребенка в синем комбинезоне.

– Ужас! – ответила та. – ВеркуЗайцеву ночью убили из сорок девятой. Такой кошмар, вроде ей голову отрезали, ау Марьиных, этажом ниже, по потолку утром кровавое пятно пошло. Онипросыпаются, а им на подушку кап-кап… Жуть, с ума сойти.