Нет, ну и трактористы, извините за выражение, водятся вздешних местах! Неслабые трактористы, однако!

– Вам помочь? – спросил тракторист-крестоносец, подходяближе. – Водосток засорился, что ли?

Алёна помахала прорезиненной тканью, в которую былазавернута банка:

– Да, видно, уронили из окна, ну и тут еще плющ все оплел.

И в доказательство своих слов она бросила вниз несколькопобегов плюща.

Крестоносец небрежно поворошил их носком ботинок,усмехнулся:

– Вам помочь спуститься?

– Нет! – крикнула Алёна как-то слишком уж экспрессивно. – Яеще не закончила.

– Вообще-то это мужская работа, – пробормотал крестоносец. –Почему не подождете, пока приедет Морис, или не наймете кого-нибудь?

– Ну, – проговорила Алёна, принимая самый невинный вид, – ялюблю такую работу. Видите крылечко? Я его сама плиткой выложила два годаназад.

– Что, серьезно? – удивился крестоносец. – А, да, я что-тослышал. Я как раз уезжал, а когда вернулся, мне Жоффрей рассказывал.

– Вы знакомы с Жоффреем? – сказала Алёна, чтобы что-нибудьсказать.

Глупо как. Невозможно жить в одной деревне, да еще такойнебольшой, как Мулян, и не быть знакомыми.

– Он мой крестный, – кивнул тракторист.

Светская беседа затягивалась. А между тем Алёне было ужаснонеудобно стоять здесь, на воротном столбике. И не слезешь ведь без банки. А сбанкой – тоже нельзя, тогда тайну сохранить не удастся, вся деревня будет знатьо находке. Кто знает, может, там и хранить-то совершенно нечего, но выяснитьможно только эмпирическим путем.

Да нет же! Кто-то ведь зачем-то спрятал сверток в банку! Даеще завернул банку в прорезиненную ткань! И все для того, чтобы ее содержимоене размокло! Водосток не лучшее место для сохранения чего-то сухим, но как разочень подходит – он забит плющом, давно забит, несколько десятков лет…

Черт, да уйдет крестоносец отсюда когда– нибудь или нет?!

– Манфред! – послышался голос, и Алёна увидела Жоффрея,идущего с Атлетом на поводке. – Ты выбрал отличное место для вечерней прогулки!

Крестоносец затравленно покосился на Алёну. А она толькоголовой покачала: Манфред… Вот так имя! Неслабое имечко длятракториста-крестоносца. И довольно известное. Манфред Рихтгофен был знаменитымнемецким летчиком времен Первой мировой войны, сбил больше семидесяти самолетови был прозван Красным Бароном за то, что и реглан носил красный, и самолеты егоэскадрильи выкрасили в красный цвет – чтобы сразу отличать от самолетовпротивника. Это раз. Еще был Манфред в одноименной поэме Джорджа ГордонаБайрона. Алёна быстренько напряглась, и ее память мигом выдала на-горáпервые строки:

Ночник пора долить, хотя иссякнет

Он все-таки скорей, чем я усну;

Ночь не приносит мне успокоенья

И не дает забыться от тяжелых,

Неотразимых дум: моя душа

Не знает сна, и я глаза смыкаю

Лишь для того, чтоб внутрь души смотреть.

Не странно ли, что я еще имею

Подобие и облик человека,

Что я живу? Но скорбь – наставник мудрых;

Скорбь – знание, и тот, кто им богаче,

Тот должен был в страданиях постигнуть,

Что древо знания – не древо жизни…

Алёнина голова была напичкана такими вот «первыми строками».К примеру, наша героиня запросто могла продекламировать первыедесять-двенадцать строк «Илиады», «Одиссеи», «Слова о полку Игореве», «ЕвгенияОнегина», «Мцыри», «Демона» и даже «Василия Теркина». Однако потом прочная сетьее памяти редела и вспоминались лишь обрывки из бессмертных произведенийрусской и зарубежной классики. Ну, не считая «Онегина», который зацепился там,в той сети, почти весь.

Манфред… Мать честная! Не очень-то французское у трактористаимя. Но до чего впечатляющее! И неописуемо ему подходит!

– Я только спросил мадам, не нужно ли ей помочь, – с самымравнодушным видом ответил Манфред крестному.

– И что ответила тебе мадемуазель ? – хохотнул Жоффрей, иАлёна послала ему самый признательный на свете взор. – Что твоя помощь нетребуется? Да, Манфред, тебе придется смириться с тем, что belle dame вседелает сама. Крыльцо выложить плиткой – сама, плющ ободрать – сама, в Нуайерсбегать за продуктами – сама… Амазонка, ну что еще скажешь, истинная амазонка!Есть ли что-нибудь на свете, чего вы не умеете, Элен?

– Вы отлично знаете, что я не умею водить машину, –засмеялась в ответ Алёна. – Прошу меня извинить, господа, не могу ли япопросить вас уйти? Понимаете, спускаться отсюда довольно трудно, зрелище можетоказаться не очень эстетичным, а я слишком дорожу вашим восхищением, Жоффрей, ивашим, мсье…

Вместо того чтобы воспользоваться моментом и представитьсядаме, Манфред только молча кивнул, развернулся и, не прощаясь, торопливо зашагалпо улице, через несколько шагов скрывшись за поворотом.

– Вот невежа! – развел руками Жоффрей. – Всегда такимнелюдимым был, с самого детства… Элен, вы уверены, что вам не нужна помощь?

– Совершенно уверена! – пылко воскликнула Алёна.

– Ну хорошо, – кивнул Жоффрей. – Я, собственно, зашелпригласить вас и Марин завтра часов в шесть на аперитив. Передадите ей? Сдевочками, конечно. Ратафью мы им не дадим, но отличный виноградный сокнайдется!

И он подмигнул Алёне, а Алёна подмигнула ему – как онанадеялась, с должным количеством энтузиазма. Аперитив, гости, пирушка… Вотклассно! Но сейчас ей хотелось одного: чтобы Жоффей поскорей ушел.

Наконец мужчина удалился. Оглядевшись, Алёна подождала, покамимо проедет зеленый «джип» и еще парочка разнокалиберных авто, потом переждалапробежку ватаги местных юнцов, любезно предложивших ей помощь (во Франции все,даже дети, как-то ошеломляюще любезны!), и, не обнаружив в поле своего зренияболее никаких соглядатаев, покрепче замотала банку в тряпку, потом обернулаворохом плетей плюща и кинула находку вниз, стараясь попасть не на каменныеплиты террасы, а на розовый куст, притулившийся под стеной дома. Трюк удался, иоглушительного грохота разбитого стекла не последовало. Банка осталась целой.