– Не моя! Честное слово! Я свою сестру узнаю всегда! Даже,когда она собирается в гости! – замотал головой Эдя.

Выдриков позеленел.

– Ты тупица! Чаша моего терпения переполнена… Ты уволен!

Не лишенным изящества движением Эдя отодвинул от себябрызжущего слюной хозяина. Он понял уже, что его карьера в «Пальчиках» подошлак концу. Теперь все, что можно было сделать, это хлопнуть дверью. Причем чемэффектнее, тем лучше.

– Во-первых, не «ты», а «вы»… Во-вторых, ваш кабачок дляглуповатых дамочек мне наскучил. Здесь не уважают ищущую личность. Но вам,видно, привычнее общаться со столами, варварски разрисовывая их инвентарныминомерами! Вот когда из модного ресторатора проступает старый советский завхоз!– уронил Эдя.

Выдриков гневно запыхтел. Не найдя слов, он содрогнулся всемсвоим зыбким телом и, взяв паузу, сбегал за охранником, обычно дежурившим наавтостоянке. Прячась за его широкой спиной, он доходчиво объяснил, что Эдяможет убираться на все четыре стороны, а пока пусть потрудится написатьзаявление.

– Разберись с ним! Больше его сюда не впускать! – напоследоксказал он охраннику и выскользнул из кухни.

Охранник, у которого чесались руки, задержался, но Эдяневзначай положил на стол литую ножку от моспромовской табуретки, которуюобычно использовал, когда нужно было открыть ящики или в отсутствие повараподдеть раскаленный поддон в духовке. В шестидесятые годы Моспром делалотличные табуретки с ножками из литого металла и декоративнымцельнометаллическим набалдашником на конце. Охранник наметанным взглядом оценилдостоинства этой ножки в сравнении с достоинствами своей дубинки и, сделавнеутешительные для себя выводы, решил не играть в мушкетеров.

– Ненавижу умников! Ты все слышал? Выметайся! – сказал он иретировался топтаться на автостоянке, помогая парковаться дамочкам, приехавшимскушать пирожное. На них его дубинка и грозные, как у Портоса, усы производилиобычно больше впечатления, чем на Эдю Хаврона.

Полчаса спустя на всякий случай держа под мышкой все ту женожку от табуретки, Эдя покинул ставшее негостеприимным заведение. Охранникдаже не посмотрел в его сторону. Он был занят тем, что как на муху махал рукамина маленькую машинку, мешавшую припарковаться джипу. Хаврон, проходя мимо,вызывающе зацепил охранника плечом.

Тридцать два здоровых зуба без единой пломбы, русская кровьс примесью калмыцкой четверти, удалой размах плеч и ботинки сорок пятогономера. Вот и весь наш герой – Эдя Хаврон, дядя повелителя мрака МефодияБуслаева.

Да посмотри ты хоть на читателя, Эдя! Не будь собакой!

* * *

Пару часов спустя Эдя Хаврон сидел на кухне и жизнерадостноперемалывал молодыми зубами пирожок. Сверток с пирожками и половину оченьприличного торта с загадочным названием «Мечта пианистки» он, уходя, прихватилиз «Дамских пальчиков» в качестве моральной компенсации, и нельзя сказать,чтобы совесть по этому случаю очень уж его угрызала.

– А вот тебе я ничего не дам! Нечего тут стоять с видомклянчащей собачки! – мстительно сказал Эдя своей сестре Зозо.

– Почему это? – возмутилась Зозо.

– Чтобы пирожок тебе понравился, в него надо добавитьконсервант Е56, отвечающий за то, чтобы он шуршал при жевании. И вообще тытолько что меня ругала. Вот и пожинай плоды.

– Я с тобой не ругалась! Я просто пожалела, что ты потерялхорошую работу, – возразила Зозо.

– В следующий раз будешь жалеть не таким противнымголоском!.. Жалеть надо как-нибудь так, чтобы мне было приятно. По голове меняпогладить, что ли… Сам не знаю даже!

Зозо послушно погладила Эдю по голове. Брат вздохнул иоттаял.

– Ладно, фиг с тобой, золотая рыбка, садись к столу. Едымного, все равно выбрасывать!..

Получив столь любезное приглашение, Зозо Буслаева обиженнохлестнула Эдю полотенцем, но за стол все же села. Вскоре они уже болтали,довольно бессодержательно и мило.

– Ну и чего? Как твои женихи? – поинтересовался Эдя.

Зозо сделала рукой жест, выражавший полную неопределенностьи даже печаль. Поезд судьбы, грохоча вагонами, сворачивал на тупиковый путь.

– А тот прошлонедельный, что все время названивал и трубкукидал? Тоже дохлое дело? – уточнил Эдя.

Зозо перестала жевать пирожок и задумалась.

– Ну почему? Вполне ничего, сорок два года, кандидаткаких-то неточных наук. Дважды разведен, ходит в походы, играет на гитаре…

– Ну раз на гитаре – это значит закодированный! У меня совсеми друзьями так – кто на гитаре, тот закодированный. А вот если на баяне, тоэто ничего. Нормальный мужик! Обязательно рукастый! Дверь починить может, вгараже любит возиться, – перебил Эдя.

– Ты думаешь, закодированный? – огорчилась Зозо. – Ну незнаю, не знаю. Я так глубоко не вдавалась. Даже бывшим женам его телефонныйдопрос не делала. Мне не понравилось, что он глазом все время подмигивает, а вкафе постоянно ножик трогает… Ну его, думаю… Зачем мне муж, который все времяножики трогает? Как я спать ночью буду? Мне тоже тогда придется себе ружьезавести и тоже все время его трогать, трогать…

– Зачем же ружье? Я тебе ножку от табуретки подарю. Такоечудо! Просто природное орудие убийства! – пообещал Эдя. – А тот фрукт, чтонедели две назад тут тусовался? Тоже оказался овощ?

Зозо поморщилась.

– Тот вообще уникум. Ниже всякой ватерлинии. Щенятамизанимается. У него дома двенадцать собак. Все бойцовских пород, все со сложнымхарактером… Куда ни посмотришь, везде какая-нибудь собака. Ему лень себеготовить, он им готовит и сам собачью еду ест, вместе с ними спит, чуть ли самхвостом не виляет. Лай там такой, что стекла дрожат. Одна собака что-нибудьвякнет, другие ей замечания делают. Он знаешь, как меня называл? «Моятринадцатая девочка!» Стало быть, вначале двенадцать собак, а потом я!

– Бедная ты у меня! Никак я тебя не выпихну из моейквартиры! – посочувствовал Хаврон, отрезая себе большой кусок трофейного торта.

– Чего-чего? Это моя квартира! Это я тебя отсюда выпихну!Поезжай к своей Айседорке на Рублевку! – возмутилась Зозо.