месяцев Ань не поддавалась уговорам своих друзей, всем этим «тебе нужно повеселиться», пока наконец не сдалась, хотя ее и переполняли чувство вины и мучения от мысли, что она бросила своих братьев. Ань спросила Ба, можно ли мальчикам остаться ночевать, и, конечно же, та согласилась со свойственной ей спокойной улыбкой, довольная перспективой оживленного вечера, который разбавит ее тихие дни. Когда Ань приводила братьев, на лестничной площадке вкусно пахло ужином – приготовленными на пару́ овощами или рыбой с имбирем и лемонграссом. Стоило Дуку отворить дверь, как мальчики ринулись в гостиную. Дук с гордостью показывал им свой кубик Рубика с одной завершенной стороной.

– Это я сам собрал, – сказал он, пока Тхань рассматривал кубик, а Минь сдерживал свою заинтересованность детской игрушкой. К этому времени они уже привыкли к ночному отсутствию сестры и даже начали получать удовольствие от смены обстановки и тем более от превосходной еды Ба. «Не то чтобы ты плохо готовишь, – объяснял Тхань сестре на следующее утро. – Просто она готовит очень хорошо».

Ань и Биань вместе с подругами собирались у кого-нибудь из них дома, по очереди принимая гостей, и проводили всю ночь за разговорами. Они обсуждали работу, братьев и сестер, принцессу Диану, парней из китайского ресторана рядом с фабрикой на Кингсленд-роуд, которые иногда приглашали их на свидания и угощали остатками лапши и риса. Соседи стучали в стены и просили их вести себя тише, и они, извинившись, понижали голос, пока снова не начинали говорить громко. Девушки красили друг другу ногти, выпивали бутылку вина, или две-три. И на следующее утро, когда Ань забирала своих братьев, ее голова гудела, и она пыталась заглушить это большим количеством кофе.

* * *

Чен, один из парней из ресторана, пригласил Ань сходить куда-нибудь в Ислингтоне, рядом с Хайбери Филдс. Она заказала джин с тоником, за который он заплатил, – впервые мужчина заплатил за нее. Весь вечер они болтали о том о сем: о его детстве в Кройдоне и подработке в ресторане отца, о бабушке и дедушке, иммигрировавших в Великобританию в 1960-х годах, чтобы стать сельхозрабочими. Когда Чен спросил:

– А что насчет твоей семьи? – сердце Ань сжалось, и она замолчала. Сделав глоток джина, она произнесла с улыбкой:

– Я перебралась сюда с братьями два года назад. Сначала мы были во Вьетнаме, потом немного пожили в Гонконге. – Не позволив ему хоть как-то отреагировать, она тут же закидала его вопросами: о Кройдоне, о ресторанах, о Китае – бывал ли он там и собирается ли поехать.

На следующее утро она проснулась с чувством вины. Ань не понимала, почему решила не упоминать о своей семье: из-за стыда за свое прошлое, из простого ханжества или из-за ящика Пандоры с эмоциями, который, как она была уверена, вскроется, стоит ей поделиться своей историей. Она боялась показаться безразличной, не хотела, чтобы ее страх приняли за равнодушие. Однако сегодня у Миня был день рождения, Ань нужно было испечь торт, и это должно было отвлечь ее от мечущихся мыслей.

* * *

Минь проснулся ближе к полудню, как раз когда Ань вернулась из магазина. Лицо – заспанное, волосы – неопрятные и жирные от остатков геля, который он наносил по утрам. Хотя и жидкие, усы его были хорошо заметны, он был выше отца, к чему Ань никак не могла привыкнуть: обращаясь к нему, ей каждый раз приходилось задирать голову. «С днем рождения», – с этими словами Ань обняла его. Пробормотав в ответ слова благодарности, еще толком не проснувшийся Минь небрежно насыпал кукурузные хлопья в миску; Ань тем временем принялась взбивать сахар, яйца, муку и масло.

– Мне уже шестнадцать лет, – сказал Минь с набитым ртом. – Понимаешь, что это значит?

Ань взбивала тесто, оно становилось гуще, комки исчезали.

– Нет, – ответила она, слушая вполуха. – Что это значит?

– Это значит, что мне больше не нужно ходить в школу, – ответил Минь. – Я принял решение не возвращаться туда.

Венчик с грохотом упал в миску, выскользнув из ее руки.

– Что? – громко переспросила она.

Из спальни появился Тхань, встревоженный гневом сестры, настолько непривычным для них.

– Я получил на экзамене «удовлетворительно», – спокойно продолжил Минь. Было ясно, что он заранее отрепетировал этот разговор в мыслях, что аргументы были подготовлены заранее. – Мне нет смысла туда ходить. Давай начистоту. Моих оценок не хватит для стипендии. Я лучше буду зарабатывать деньги, как ты.

Ань подняла венчик и начала бешено взбивать тесто слегка дрожащей рукой. Она молча сосредоточилась на будущем торте, при этом ощущая на себе взгляды Миня и Тханя.

– Это не то, чего хотели бы мама и папа, – наконец ответила она. – Ты ставишь на себе крест. – В ее тоне слышалась резкость, которая удивила ее саму. Намерение Миня было не таким уж нелепым: многие его одноклассники поступили бы так же, и на секунду она даже позволила себе подумать о том, что дополнительная зарплата им бы совсем не помешала. Но, как и ее родители, Ань не могла не мечтать о том, что ее братья поступят в университет и сделают блестящую карьеру в области науки или финансов. Она даже и думать не хотела, какое будущее ждет его сейчас: с низкой оценкой за единственный диплом и с плохим уровнем английского.

– Признай, что все с самого начала пошло не так, как это планировали родители, – сказал Минь, пожав плечами. – Я всего лишь пытаюсь быть реалистом.

Тхань метался по кухне, помогая Ань с тортом и одновременно примеряя на себя роль миротворца. Он переводил взгляд с брата на сестру и обратно, но, несмотря на свои переживания, продолжал молчать.

– Ты пожалеешь об этом, – сказала Ань. – Пожалеешь, когда твои друзья и Тхань добьются большего, чем ты.

Ее строгий голос, который так хорошо срабатывал в Кайтаке, утратил свое действие за последние три года. Вместо того чтобы слушать сестру, Минь только раздраженно вздыхал.

– У меня нет друзей, – поднимаясь, чтобы выйти из комнаты, бросил он, как только Ань открыла дверцу духовки и засунула туда торт. – К тому же ты не Ма. И я не обязан тебя слушаться.

В глубине души Ань отлично понимала его. Как бы она ни завидовала своим братьям, что у них есть возможность учиться, она испытывала еще и облегчение от того, что ей не нужно ходить в английскую школу. Она представляла, как бледные девочки с рыжими или светлыми волосами пялятся на ее поношенную форму, как учителя коверкают ее имя, а ее акцент становится посмешищем на детской площадке. Она видела, каким