Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Минь, – говорил он в ответ, пожимая им руку.
Его всегда переспрашивали:
– Как?
И он повторял свое имя, причем положение языка немного менялось, он лишь слегка касался нёба, а не опирался на него. Затем менеджер быстро переходил к делу и расспрашивал об опыте работы. Но рассказывать было особо нечего. За последние три года, из месяца в месяц, он лишь перебивался мелкими подработками, в разных сферах, без всякого постоянства.
После окончания школы у него был перерыв, но потом сестра начала давить на него, требовала найти работу: «Ты не можешь сидеть без дела целыми днями, пока я из кожи вон лезу, чтобы содержать тебя». Без лишних разговоров он принялся искать работу, и в конце концов Ань пристроила его в китайский ресторан рядом со своей фабрикой. Несколько месяцев он мыл посуду на тесной душной кухне, выскребая рис из пиал, жирный мясной соус прилипал к пальцам. Во время получасового перерыва на обед он курил с официантами в переулке, у черного входа. Было очевидно, что они больше интересуются его сестрой, чем им, и он использовал это в своих интересах. Минь подбрасывал им обрывки ее личной жизни – например, что в прошлую субботу она вернулась домой довольно поздно и долго висела на телефоне. Они, в свою очередь, делали вид, что им все равно, но внимательно слушали, а он наслаждался этим интересом, замечая, как они ловят каждое слово. Домой он возвращался уставший, пропитанный запахом жира и жареного масла, но довольный проделанной работой и гордящийся заработанными деньгами. Не прошло и года, как выросла безработица, клиентов стало меньше, началась Фолклендская война, и ресторан был вынужден сократить персонал, и его уволили первым.
По настоянию сестры Минь связался с Вьетнамской Ассоциацией, недавно основанной для помощи соотечественникам в поиске жилья и работы в Лондоне. Вместе с братом и сестрой он побывал как-то раз на одном из их мероприятий – барбекю в Восточном Лондоне, где можно было пообщаться с вьетнамцами. В основном это были семьи с маленькими детьми, мужчин его возраста было немного, и они либо еще учились, либо уже работали, и их никак не впечатляло то, что он бросил учебу и его сократили.
– Я не могу ни с кем здесь найти общий язык, – сказал он Ань, держа шпажку с куриным мясом в лемонграссе.
– Нужно приложить все усилия, – ответила она. – Ты же сам говоришь, что нам нужно чаще бывать на людях. Заводи разговоры с окружающими, никогда не знаешь, как они тебе могут пригодиться.
Они пробыли там пару часов, пока Минь не начал замечать, что даже сестра устала от разговоров, от этих «Сколько лет вашему ребенку?» и «Мы родом из Вунгтхэма, потом поехали в Кайтак, а затем в Соупли», о чем они обычно старались сильно не распространяться.
* * *
В конце концов Ассоциация помогла ему устроиться на работу в маникюрный салон, принадлежащий вьетнамке по имени Лоан. Она неустанно следила за каждым его движением, ходила за ним по пятам, докучая, чтобы он стирал полотенца, переставлял баночки с лаком и отвечал на телефонные звонки с бóльшим энтузиазмом, с еще бóльшим энтузиазмом, и так постоянно. Однако после восьми недель работы он так и не овладел основными необходимыми навыками – утонченностью, умением подпиливать ногти и аккуратно красить их, – и его снова уволили. После этого был «Макдоналдс», но из-за недостаточно хорошего английского языка он не поспевал за темпом. Нередко ему приходилось просить клиентов повторить заказ или они переспрашивали у него сумму счета, иногда ругаясь на него: в лучшем случае – «говори по-английски», в худшем – «гребаный узкоглазый» и плевок в его сторону. Поэтому и отсюда его уволили, менеджер похлопал Миня по спине со словами: «Тебе стоит немного подтянуть английский, и тогда можешь возвращаться».
По дороге из магазина он размышлял о том, что в Америке все было бы иначе. В Америке у них была работа, в Америке таких, как они, было больше – настоящая община вьетнамцев и азиатов, а не просто несколько групп, разбросанных по всему Лондону. Он слышал, что двоюродные братья друзей открывают собственные рестораны и зарабатывают хорошие деньги, что китайские кварталы разрастаются на целые районы, а не на пару улиц. Он слышал, что в Америке можно быть вьетнамцем и добиться успеха, что эту страну построили такие же люди, как он, беженцы и чужестранцы.
У Миня были весьма смутные воспоминания о дяде, к которому они должны были приехать, если бы сработал дурацкий план отца. Еще в Соупли он пытался расспросить Ань об этом родственнике, но она быстро меняла тему разговора, заявляя, что понятия не имеет, где он живет и чем занимается, что она вроде бы даже не знает его полного имени. Минь понимал, что для сестры это щекотливая тема, поэтому она не хочет ничего объяснять. По правде говоря, он испытывал то же самое. В конце концов, именно дядя подбросил отцу эту обреченную на провал идею. Минь перестал об этом думать, и с годами дядя стал для него тусклым, далеким мифом, слабой тенью той жизни, которая могла бы у них сложиться.
Вместо того чтобы жить в Америке, он в одиночестве бродил по улицам Лондона, без работы и без родителей. Он таил в себе обиду – на кого или на что, он точно не знал, но это чувство росло с каждым днем по мере того, как он терял юношескую наивность. Он ощущал, как его кожа становится толще и жестче от каждого «узкоглазого», каждого «ни хао[24]» и каждого косого взгляда в его сторону. Он был подавлен унынием своей жизни, нагромождающимися трудностями, которые преграждали ему путь, предрассудками, растущим уровнем безработицы, неуверенным английским – и задавался вопросом, какой во всем этом смысл. Если бы его семья осталась во Вьетнаме, они бы и сейчас были вместе и, возможно, им удалось бы устроить свою жизнь, убежать от войны. Возможно, они даже переехали бы в большой город, Ханой или Хошимин. Если бы они остались, то были бы вместе, и это все, чего он так желал.
Увидев у подъезда соседей – трех других вьетнамцев, прислонившихся к кирпичной стене, – он подошел к ним, чтобы поздороваться. Они были постарше лет на десять, но ему нравилось проводить с ними время, он ощущал себя взрослым, когда они вместе курили перед невысокими зданиями. Миня особенно интересовали разговоры о политике, он горячо кивал в ответ на мудрые высказывания соседей: «Вот