* * *

Ужин в общей столовой я, естественно, пропустил. Потому чтосначала были слезы и очень короткий разговор, потом долгое совместное стояниепод душем, потом постель, потом снова разговор, на этот раз длинный инеторопливый.

- Господи, я так этого боялась, - по щекам Лины то идело скатывались слезинки. - Знаешь, когда твоя мама мне сказала, что за твоездоровье можно не беспокоиться, но ты потерял память, меня как обухом по головестукнуло: а как же мы с тобой? У нас был такой прекрасный год, мы вдруг будтоопомнились и начали все заново, мы влюбились друг в друга, гуляли по Москве,взявшись за руки, говорили какие-то милые глупости, занимались любовью почтикаждый день. А теперь ты этого не помнишь, а раз не помнишь - значит, этого длятебя не было. Я для тебя по-прежнему та Лина, которую ты знал два года назад. Ия просто не представляю, что нужно сделать, как сделать и вообще можно личто-нибудь сделать, чтобы это вернуть. Андрюша, я так тебя люблю!

Ураган эмоций и страсти обрушился на меня совершеннонеожиданно. Я мог предполагать все, что угодно, только не это: мой уход отЛины, уход Лины от меня, взаимное охлаждение и отдаление друг от друга - все втакой теме, но уж никак не всплеск романтических чувств. Господи, да что жтакое произошло со мной за эти два проклятых года?!

Я волновался, недоумевал и в то же время искренне радовалсясловам и поведению жены. Она потрясающе выглядит, намного лучше, чем та Линадвухлетней давности, которую я помню. Помолодела, посвежела, подтянулась.Наверное, и впрямь положительные эмоции красят женщин, а уж любовь и подавно.

- Я ведь от страха даже не позвонила тебе ни разу, хотяОльга Андреевна знала твои телефоны, и больничный, в палате, и новый мобильный.Она сразу сказала, что тебе ни в коем случае нельзя волноваться, у тебя начинаютсяжуткие головные боли, и намекнула, что мне лучше тебя не тревожить, а я инастаивать не стала. Мне все казалось, что ты будешь разговаривать со мнойчужим голосом, равнодушным, ведь ты не помнишь, как сильно меня любишь. Я былауверена, что не вынесу этого, или разревусь, или начну орать как истеричка, илитрубку брошу. А ты разволнуешься, и вообще глупо как-то... Такие серьезные вещипо телефону не обсуждают, я подумала, уж лучше я приду к тебе, посмотрю вглаза, поцелую, и мы обо всем поговорим. Женька очень хотел ехать со мной, онтак скучает по тебе! Но я его не взяла, он нам с тобой был бы сегодня неочень-то кстати. Как ты считаешь?

- Это верно, - хмыкнул я, припомнив необузданноевожделение, охватившее меня, как только Лина после первых пяти минут нашейвстречи начала неуверенно, но настойчиво вести свою партию.

Кстати, в ее сексуальных привычках, давно мною изученных,появилось кое-что новенькое, и о своих наблюдениях я не замедлил высказатьсявслух.

- Андрюшенька, мы же с тобой почти год экспериментировали,в нас проснулась такая жажда новизны...

Голос ее дрогнул, и из уголка глаза на мое голое плечоскатилась очередная слезинка.

- Ты ничего не помнишь, ничего, ничего! Ты забыл дажето, что тебе так понравилось!

- У тебя есть хорошая возможность напомнить мне, -двусмысленно заявил я, чувствуя, что ничего не имею против такого урока.

- Но в следующий раз мне придется привезти Женьку.

- При чем тут следующий раз? Или ты торопишься? - Линаприподнялась, оперлась на локоть и недоверчиво посмотрела на меня. Потом губыее растянулись в радостной улыбке.

- Ты хочешь сейчас?

Разумеется, я хотел сейчас. Ведь Лины не было рядом со мнойцелый месяц. Или даже чуть больше.

* * *

Засыпал я совершенно умиротворенным. Жаль, конечно, что я непомню, как сильно люблю свою жену. Но у меня есть одна особенность: я впринципе не умею любить женщину, которая ко мне равнодушна. Я умею любитьтолько тех женщин, которые любят меня самого. Я никогда не страдал отбезответной любви, ну разве что в ранние школьные годы, мне никогда неприходилось никого завоевывать. Я просто останавливал свой выбор на одной изтех, которые или уже были влюблены в меня, или готовы были по первому свисткуэто сделать. И если Лина снова испытывает ко мне сильные чувства, то мне несоставит никакого труда снова ответить на них.

Зато теперь я знаю: моя семья не распалась, наоборот, онастала крепче и стабильнее. Подводя итог последним двум годам, которые болтаютсятеперь черт-те где по закоулкам моей черепной коробки, можно констатироватьнесомненные позитивные достижения. Наладились отношения с дочерью от первогобрака. Она даже сочла возможным посвятить меня в свои дела, суть которых хотелабы скрыть от родной матери. Закончена одна книга и полностью написанаследующая, они по-прежнему хорошо продаются, и ни один критик пока не написал,что известный прозаик Корин находится на излете, что он выдохся и исписался.Судя по бумагам, оставленным Мусей мне на ознакомление, за два года еще пятьстран купили права на перевод моих книг, таким образом, количество языков, накоторых теперь будут издаваться мои романы, достигло тридцати семи. Деньги поэтим контрактам уже поступили на мой счет. Особенно радует, что в числеуказанных пяти стран снова оказались Соединенные Штаты. Пару лет назад одноамериканское издательство приобрело "на пробу" права на одну книгу,результаты продаж их более чем удовлетворили, местные газеты, откликнувшисьнесколькими положительными рецензиями, назвали меня "русским АртуромХейли", и вот поступило предложение купить права на все книги. Это былоочень хорошо, потому что, во-первых, прорваться на американский рынок из-заграницы, тем паче из Восточной Европы, не с одной пробной вещью, а с целойсерией, - задача невероятно трудная и почти никому не удается; а во-вторых,американские издатели много платят, потому как рынок-то большой, населениямного, стало быть, и книжек можно продать неизмеримо больше, нежели, например,в Швеции или в Норвегии. А чем больше продано книг, тем выше мои доходы. Тоесть и по этой позиции у меня пока сплошные плюсы.

И, наконец, у меня все в порядке в семье. Сын растет иумнеет, жена любит, и с потенцией, судя по всему, проблем нет. То есть их и небыло. И слава богу, что не появились за два года.

В общем, жизнь прекрасна и удивительна. Так, может, иплевать на нее, на амнезию-то? Есть она не просит, карман не тянет, жить немешает. Ну есть она и есть, да и бог с ней.

* * *

За ночь, однако, физиологические впечатления, оставленныевстречей с Линой, слегка померкли и эйфория, в которой я пребывал накануневечером, сменилась здоровым скептицизмом. Снова в голове закрутились вопросы,на которые у меня не было разумного ответа. Почему я согласился написать книгуо сестре? Почему не дал денег Светке? Есть и третий фактор - выстрел, но егоможно вывести из логического построения как неточно установленный и,следовательно, недоказанный факт. Однако первые два обстоятельства можносчитать доказанными, и мне очень хотелось бы понять, что же так подействовалона меня, что я стал совершать нехарактерные для себя поступки. Именнонехарактерные, потому что я категорически не хотел писать книгу о Верочке, мнеэто было не интересно, я не мемуарист, мне мешают реальные факты, которые ни вкоем случае нельзя искажать, моей фантазии нужна свобода. А матушка настаивалана точном воспроизведении событий, потому что хотела иметь книгу-памятник.Нехарактерными казались мне мои же поступки и потому, что я старался ненарушать данных мною обещаний и выполнял их, даже если это выходило в ущербмоим же интересам. И еще потому, что я вообще никогда не цеплялся за деньги, несчитал их и не жалел, щедро раздавая как в долг, так и в виде бескорыстной ибезвозмездной помощи.