– Мы дома! – закричал Том. – Вон ратуша, а вон мой дом, атам Праздничное дерево! Дерево Всех святых!

Они сделали круг над ратушей, два круга над горящим тысячамиогненных тыкв Деревом и, наконец, последний круг – над высоким домом Смерча, сомножеством башенок, множеством комнат, множеством зияющих окон, высоко торчащихгромоотводов, балюстрад, чердаков, завитков, и дом со скрежетом закачался ответра, который они подняли. Пыльный салют из окон приветствовал их. На другихокнах ставни широко разевались, как будто торопясь высунуть свои древние языкии «показать горлышко» маленьким докторам нездешних наук, прилетевшим на крыльяхветра. Привидения осыпались, как лепестки белых цветов, увядавших на глазах втот миг, когда они проносились мимо.

Кружа над домом, они увидели, что он подобен вечному,всеобщему Кануну Всех святых. И Смерч крикнул им то же самое, размахиваястарческими руками в древних шелках и паутине: он встал ногами на крышу и звалребят к себе, указывая в глубь дома через громадное застекленное окно в крыше:через него можно было заглянуть на все этажи, до самого дна.

Мальчишки столпились вокруг застекленного люка и заглянули впролет лестницы, проходившей на каждой площадке через разные времена, разныесцены – там люди или скелеты извлекали ужасные звуки из флейт-позвоночников.

– Вот оно, перед вами. Хотите заглянуть? Видите? Там всенаше тысячелетнее путешествие, весь наш полет – в одном месте, от пещерныхлюдей через Египет, через Римскую империю – к пшеничному полю перед жатвой, курожаю, собранному на кладбищах в Мексике – смертью.

Смерч поднял широкую застекленную раму.

– Вниз по перилам, ребята! Катитесь вниз! Каждый – в своевремя, в свой век, на свой этаж. Спрыгивайте там, где ваш костюм не вдиковинку, соскакивайте там, где, по-вашему, ваш наряд и ваша маска – на своемместе! Пошел!

Мальчишки прыгнули. Они спрыгнули вниз, на верхнюю площадкулестницы. А потом один за другим вскочили боком на перила и понеслись, вопя вовсе горло, вниз, вниз, сквозь все этажи, все площадки, все века, заключенные вдиковинном тереме Смерча.

По спирали и вниз, по спирали вниз, они летели, скользили,клонясь на виражах, балансируя на вощеных перилах.

Трррах-бух! Джи-Джи в своем обезьяночеловечьем костюмеприземлился в подвале. Озираясь, увидел рисунки на стенах пещеры, густой дымнад кострами, тени неуклюжих людей-горилл. Из темноты сверкали, как уголья,глаза саблезубых тигров.

По спирали, словно в воронку, провалился Ральф, Мумияегипетского мальчика, запеленутая на долгие века, и оказался на первом этаже,где по стенам стройными рядами вышагивали иероглифы, армия символов, летелиэскадрильи древних птиц и шли стаи богов-зверей, а золотые скарабеи деловитокатили свои навозные шары в глубь истории.

Плюх! Растрепа Нибли, у которого в руках все еще чудомосталась сверкающая коса, едва не расшибся в лепешку на втором этаже, где теньСамайна, друидского Бога Мертвых, размахнулась косой на дальней стене зала!

У-ух! Джордж Смит – то ли греческий призрак, то ли римскоепривидение – спрыгнул на третьем этаже, прямо перед обмазанными смолой двернымипроемами, которые были облеплены старыми бродячими душами, влипшими в смолу,как мухи!

Шлеп! Генри-Хэнк, Ведьма, шлепнулся прямо на кучу ведьм начетвертом этаже – они скакали через костры в деревнях по всей Англии, Франции,Германии!

Уолли Бэбб, заправская Горгулья, с лета грохнулся на шестомэтаже, где прямо из стен росли локти, ноги и горбы, улыбались во весь ротнастоящие, веселые и лукавые горгульи.

А Скелет, Том, последним соскользнул с перил на самойверхней площадке, не удержался на ногах и полетел, сбивая белые сахарныечерепа, как кегли в мрачной игре, в окружении теней коленопреклоненных женщин возлемогил, а джаз-оркестры из крохотных скелетиков вовсю наяривали комариныемелодии, не заглушая голос Смерча, который с высоты крыши прогромыхал:

– Ну что, ребятки, поняли наконец? Все это одно и то же,дошло?

– Да… – послышался чей-то голос.

– Всегда одно и то же, только по-разному, да? В свой век, всвой час. Но всегда день уходил. Ночь всегда наступала. И вы всегда боялись –верно, Обезьяночеловек, верно, эй, Мумия, – что солнце больше никогда невзойдет?

– Да-а… – ответили несколько голосов.

И они взглянули наверх, сквозь этажи и лестничные площадкивысокого дома, и увидели каждый век, каждую историю отдельно, и как людивсегда, с незапамятных времен, провожали глазами солнце, поворачивая головыследом, следя, как оно восходит и заходит. Пещерные люди дрожали. Египтянестенали и плакали. Греки и римляне торжественно проносили своих усопших. Летопадало замертво. Зима хоронила его в могиле. Мириады голосов рыдали. Ветервремени сотрясал громадный дом. Окна дребезжали и, точь-в-точь как человеческиеглаза, наливались слезами. Но вдруг – крики восторга! – это десять тысяч раз помиллиону человек приветствовали яркие горячие летние солнца, которые вставали ипламенели огнем в каждом окне!

– Понимаете, ребятки? Призадумайтесь! Люди исчезали навсегда.Они умирали. О Боже, умирали! Но возвращались в сновидениях. Эти сновиденияназывали привидениями, духами, и их боялись люди во все времена…

– А-хх! – крикнул миллионоголосый хор в подвалах, набашенках.

Тени всползали по стенам, похожие на старые фильмы,мелькающие на ветхом экране. Клубочки дыма маялись у дверей, глаза у них былигрустные, печальные, а губы дрожали.

– Ночь и день. Лето и зима, ребятки. Время сева и времяжатвы. Жизнь и смерть. Вот что такое Канун Всех святых, все вместе. Все едино.Полдень и полночь. Рождаетесь на свет, ребятишки. Потом падаете кверху лапками,как собака, которой сказали: «Умри!» Потом вскакиваете, заливаетесь лаем,бежите сквозь тысячи лет, и каждый день – смерть, и каждый вечер – Канун Всехсвятых, мальчики, каждый вечер, каждый Божий вечер – грозный и ужасный, поканаконец вы не сумели попрятаться в городах и поселках, немного передохнуть,перевести дух.

Потом каждый начинает жить дольше, времени становитсяпобольше, умирают реже, страх можно собрать и отложить, и в конце концовотвести ему один-единственный день в году, когда вы можете призадуматься о ночии утренней заре, о весне, об осени, о том, что значит родиться и что значитумереть.

И все это накапливается, складывается. Четыре тысячи летназад, одна тысяча или в нынешний год – там или тут, – но празднества всеодинаковые…

– Праздник Самайна…

– Время Мертвых…

– Всех Душ… Всех святых.

– День Мертвых.