Одно из наказаний возраста — ты обречен наблюдать, как меняются бывшие дети. Твои, друзья твоих детей, их некогда прелестные, смешные подруги. Я помню всех детей, которые приходили в наш дом. Я, перфекционист во всем, даже маленьких детей сортировал по шкале совершенства. И через десятилетия получил возможность сравнивать дивные портреты из коллекции памяти с теми людьми, над обликом которых уже поработала не природа, но жизнь. Нежные черты, умилительные выражения, пленительные улыбки сохранились в какой-то степени у единиц. Речь о проблесках доброты, искренности, чуткости. И это редкий дар — сохранить детскую открытость, чувствительность и проявления любви. Чаще из нежного и вдумчивого малыша, из яркого и храброго милого хулигана растет и выбирается на поверхность окончательно взрослый и не очень привлекательный человек. Жесткий или равнодушный, озлобленный или просто тупой. И как смириться с тем, что ребенок из моей памяти, с ангельским личиком, кроткими большими и близорукими глазами, шелковой волной над умным лобиком оказался преступником? Не абстрактным, не где-то там далеко, а здесь и сейчас. Он хочет гибели моего сына. Он не просто хочет, он замыслил убийство и направленно идет к цели.

После ужасной смерти сотрудника Антона и первых выводов следствия я непрестанно, круглосуточно думаю о Никите. Там, в их невыразимо прекрасном детстве, лучший, даже единственный друг Антона занимал место рядом с ним в моей шкале человеческих совершенств. Из него точно должен был вырасти очень интеллигентный, талантливый, полезный человек. Он таким и вырос. Только какая-то инфекция спряталась в этой душе. Из нее развилась преступная суть. Я говорю это себе — и сам не верю. Но я должен понять. Не только Никиту, но и другое: что же такое есть в Антоне, что вызывает бешеную злобу многих? Это «что-то» может смягчить чью-то вину? Я бы не ставил вопрос так, если бы речь не шла о Никите. Я даже сейчас ничего не могу поделать с тем теплым чувством, которое испытывал к нему, когда он был сообразительным, самоотверженным мальчиком. Он ведь тогда тащил на себе пострадавшего Антона, спас его. Не думал о себе.

Я позвонил Никите и попросил разрешения приехать к нему. Его как раз выпустили под подписку о невыезде. Я даже не стал выяснять у Сергея Кольцова, признался ли Никита в организации диверсии в лаборатории. Для меня важно лишь то, что Никита скажет, глядя мне в глаза. Он молчал минуту, а потом ответил:

— Да, конечно. Я вас жду, Андрей Петрович.

И вот я в его квартире. Здесь техника, книги, дух науки и мысли. А прелестное детское выражение кротости и вины сохранилось в близоруких глазах взрослого человека за сильными очками. Какими коварными, оказывается, бывают ловушки для людей, которых не оставляет в покое память. Я посмотрел на потенциального убийцу сына и не почувствовал ненависти. Только горькое недоумение: как это могло случиться, почему?

Никита сварил кофе, поставил на стол бутылку дорогого коньяка.

— Предлагаю для начала выпить, немного расслабиться. Там, откуда я приехал, было совсем неуютно, — он улыбнулся той же, такой знакомой улыбкой из своего детства.

Я кивнул ему, но отодвинул от себя чашку и рюмку.

Никита внимательно посмотрел, выпил свой коньяк и произнес:

— «Граф Монте-Кристо», том очередной? В доме врага не едят, не пьют? Я помню, как вы нам читали эту толстую книгу в качестве награды за хорошее поведение и пятерки.

Меня обдало волной таких сильных, противоречивых, несовместимых чувств, что я испугался за свое сердце. И выпил его коньяк.

— Никита, я не буду задавать вопросов. Мы не чужие люди, мягко говоря. Ты сам знаешь, что мне сказать. Ты всегда это знал.

И он заговорил. Рассказал о бедной Наде, которую я знал юной девушкой. О второй жене Ольге. О сыне. О больших суммах, которые требовались для решения тягостных проблем. История трагическая, душераздирающая. И совершенно не объясняющая главного. Никита понял это по моему взгляду.

— Андрей Петрович, я попробую кое-что объяснить. То, о чем вы, конечно, не имеете представления как стерильно чистый представитель интеллигенции. В наше время работу, связанную с бизнесом, невозможно делать в белоснежных перчатках. Тот подлог, который обнаружил в моей деятельности Антон, это на самом деле просто система. Путь выживания. Не конкретно моего и моих близких, но и науки в целом. Той самой, за которую Антон взялся биться со мной насмерть. Он выставил мне жесточайший ультиматум. В самый трудный для меня час. Надя умирала в муках. Ольга в критическом состоянии. Я не мог никому дать отбой, не мог выйти из дела. Из таких дел вообще выходят вперед ногами. И на мое место пришел бы куда более опытный преступник, среда не повторяет ошибок. Скорее всего, Антона просто выжили бы из института.

— Да, это было бы для сына большим разочарованием, — потрясенно, с ужасом сказал я. — Никита, ты в своем уме? Чтобы Антона не выжили бо́льшие мошенники, чем ты, его надо было убить?

— Не так. Я до этого просто не дошел, Андрей Петрович. Я пытался обрисовать свою позицию. Если бы Антон хоть как-то вошел в положение, мы бы все легко решили. Он бы получал то, что нужно для его работы. А остальные… Вы же не думаете, что остальные — такие же ученые, как Антон? Который всю жизнь ищет и, что самое главное, находит. Нет! Большинство так называемых ученых вообще не очень нуждается в этих дорогущих приборах. Их и заказывают совсем для другого. Для отмывания средств, если вы в курсе, что это такое. А липовые ученые тупо воруют идеи для своих докторских в интернете. Антон мог бы понять, но об этом не было и речи. Антон угрожал мне разоблачением. Представьте на минуту: меня хватают по его заявлению, начинается разбирательство, впереди срок и огромный штраф. А в двух больницах сгорают в страшных муках две беспомощные женщины, у которых, кроме меня, никого нет. В больницах для них нет нужных лекарств, я выписываю все из разных стран. Расходы безразмерны. И их рано или поздно нужно забирать… Вот я и забрал Надю — на кладбище.

— Это все ужасно. Но я пришел уточнить твои методы. Твои решения. Твое отношение к другу. Ты когда-то нес Антона, спасая его жизнь…

— Я не хотел и не хочу смерти Антона. Сказал это полиции, говорю вам. Я не был организатором убийства. Да, это было бы в моих интересах, но на человеческом уровне я бы не вынес такого собственного злодейства. Я заплатил человеку за то, чтобы прибор был выведен из строя при включении якобы из-за проблем сети. Дело в том, что Антон вернулся для меня неожиданно. Он бы сразу понял в процессе работы, что это не оригинальный прибор. Мне просто нужно было время и возможность забрать «неисправный» прибор, он же поддельный, и поставить другой, настоящий. Но электрик перестарался. А у Иванова оказалось больное сердце. Это несчастный случай. Надеюсь, экспертиза подтвердит.

Я встал.

— Понял тебя, Никита. И даже верю. Не знаю, как следователи, но я верю. Это несчастный случай. Наша любовь, наше доверие, наши не замечающие подвоха сердца, — это все несчастный случай. Какое облегчение, что жизни осталось совсем мало. Мало таких открытий, такой боли и такого бессильного, бесполезного гнева. Прощай, бывший лучший друг моего сына. Я бы не хотел, чтобы ты пришел ронять слезы на мою могилу.