– Да так, с заводом связано… Я уж из суеверия пока помолчу.К тому же – коммерческая тайна.

– Я за тебя душевно рада, – сказала онаискренне. – Может, хоть немного Лике нос утрешь, а то…

Он насторожился:

– Мариш, она что, говорила что-нибудь… этакое?

– Да глупости, ничего она особенного не говорила. Простотоковала, как глухарь, про свои исторические успехи на ниве электроники, а протебя поминала, словно английская королева про своего дворецкого. Словесособенных не было, но ты же знаешь, на какие взгляды и интонации мы, бабы,способны… Ты меня не выдавай, ладно?

– Да конечно, Мариш, что ты…

– Может, тебе ее поколотить? Легонечко?

– Ну ты и ляпнула, старуха, – пожал он плечами сискренним удивлением. – Теоретически рассуждая, оно бы и неплохо постарому русскому обычаю, но ведь не за что…

Маришка кинула на него быстрый взгляд, поерзала на стуле ирассмеялась:

– Знаешь же, как говорится – было бы за что, совсем бы убил…

– Эх, Мариша, мне бы твои двадцать пять… – грустно сказалон. – И в чем-то незамутненный взгляд на мир. Битьем еще никого вроде быне исправили, не в том корень проблемы…

– Ничего, – сказала она с видом умудренной и пожившейдамы. – Если удачно провернешь дело и вложишь ко мне денежку, всепо-другому повернется. Она тебя ничуть не презирает, просто раз и навсегдаотвела клеточку, как водороду в периодической таблице товарища Менделеева, идумать не думает, что ты способен перескочить в другую, где атомный вес малостьпотяжелее. А ты ей докажешь…

– Маришка, а ты умница… – сказал он рассеянно.

– Ты только сейчас заметил? – фыркнула молодаясвояченица. – Не ожидала, Родик… – Она встала. – Ладно, я полетела,еще в три места заскочить нужно… Спасибо, Родик, я тебя жду завтра утречком…Макс, пошли!

Проводив ее, Родион покопался в шкафу и извлек свою старуювязаную шапочку. Сходил в Ликину комнату за ножницами и иголкой.

Минут через сорок была готова довольно приличная маска –хоть в «красные бригады» записывайся. Отверстия для глаз и рта на совестьобметаны черной ниткой – к мелким починкам его приучала еще бабка, в рамкахспартанского воспитания. Очки у него были слабенькие, каких-то минус дведиоптрии, он и без них, в общем, прекрасно справлялся.

Натянув на голову черный вязаный капюшон, расправив, всталперед зеркалом. Критически присмотрелся, подмигнул своему неузнаваемомуотражению:

– Ну что, корнет, прорвемся?

То ли он от волнения стал чуточку невнимательным, то ливодитель белой «Волги» был виноват на все сто – «волжанка», выскочившая слева,не снизила скорости, и Родион вдруг понял, что тормозить она не будет, хотядолжна была уступить дорогу, имея его справа, притом на главной улице. Икрутанул руль, ноги метались с педали на педаль, сзади негодующе взвыл клаксон…

Его швырнуло вперед, перед глазами засверкали искры, и ударна миг вышиб всякое соображение. Почти сразу же придя в себя, он обнаружил, чтомашина косо стоит на тротуаре, неподалеку от автобусной остановки, поодаль ужесмыкает ряды толпа зевак, и слышны громкие реплики:

– Разъездились, гады, скоро по головам гонять начнут…

– Тут жрать нечего, а они на машинах раскатывают! Ишь,очкастый, еще и в коже…

– Да что ты на него тянешь, дед? Не видел, как его«волжанка» подрезала?

– Точно, молодец парень, успел вывернуть…

– Это «волжанке» бы из автомата да по колесам, в другой разне борзел бы этак-то…

– При Сталине такого не было…

– А его не убило там?

– Да нет, вон, шевелится…

Родион пощупал голову – крови не было, но повыше левоговиска с завидной скоростью набухала громадная шишка. Похоже, обошлось, он всеголишь вмазался головой в стекло левой дверцы, а ведь собирался пристегнуться,как чуял… Ну, гад, каскадер хренов…

Помотал головой – какой-то миг перед глазами все плыло,колючая резкая боль на миг прошила череп, но тут же все прошло. Тщательнооглядевшись, он выехал на проезжую часть и покатил дальше, пока не объявилисьгаишники. В тихом местечке остановился у обочины и вытащил сигарету, потомпросто посидел, пока не прошли окончательно пульсирующие толчки, словно бынаплывавшие изнутри черепа. И приступ неодолимой сонливости, и ощущение, будтоон широкими махами раскачивается на гигантских качелях, больше не повторились.Минут через десять он уже по-прежнему уверенно ехал к «Полю чудес».

…В ларьке с Маришкиной продавщицей, и в самом деле словнопозаимствованной класса из седьмого, он просидел весь день, часов до семивечера. Добросовестно помогал ей торговать, принял товар с «газели» – ноглавное, смотрел в оба, несколько раз выходил пройтись по базарчику, чтоникаких подозрений и вызвать не могло, и «коллеги» из соседнихларьков-прилавков, и покупатели относились к нему, как к обычнейшей детализдешнего пейзажа, вроде фонарного столба или страхолюдного бича, то и делокидавшегося соколом на пустые бутылки.

Зато он высмотрел достаточно – пригляделся к узкоглазымподданным ныне независимых республик, оценил, что за товар продают, у коготорговля идет бойко, у кого вяло, кто с кем пришел, кто кого знает, где онихранят деньги и как держатся, бдительно или спокойно. Поразительно, сколькоможно узнать, наблюдая пытливым оком исследователя за коловращением базарнойжизни…

И сейчас он держал в голове детальнейшим образомразработанный план, основанный как на вчерашних наблюдениях, так и на изученииместа. Утречком часа полтора крутился в округе, и на колесах, и пешком, несуетясь и не привлекая внимания, – заходил в булочную, в книжный магазин стаким видом, словно сто лет живет здесь, знает тут каждую собаку.

Правда, все разработки касались лишь путей отхода. Что доакции, тут, конечно, придется импровизировать на ходу – не известно точно, гдеимеет честь обитать намеченный к экспроприации субъект лет сорока, в серойкурточке. Тут уж придется положиться на удачу…

Пикантности придавало то, что не далее чем в полукилометреот рынка располагалось районное отделение милиции. Однако если рассудить, этоработало на него – известно, что под свечой всегда темнее, господа большевикине зря старались устраивать свои типографии и явки как можно ближе кполицейскому участку. Инерция мышления – вещь серьезная и анализу поддаетсялегко…

Машину он оставил в конце тихой улицы. Пистолет висел вкобуре под свитером – Родион долго прилаживал ее и вертелся перед зеркалом,пока не убедился, что выпуклость практически незаметна, шапочка-капюшон лежалаво внутреннем кармане куртки. Заперев дверцу, он постоял несколько секунд,напоминая себе, в каком кармане у него лежат ключи, каким, старательноотработанным движением, следует напяливать капюшон, каким – задирать полусвитера так, чтобы не зацепилась за рукоятку «Зауэра». Смешно, но особенноговолнения он не испытывал – бывали переживания и посильнее. Столь яростнохотелось изменить жизнь и подняться над толпой, над деловой женушкой, чтоэмоции словно бы высохли.