Он понимал Калигулу. Вдруг осознал, что такое власть надчужой жизнью. Они были правы, поглощенные вечностью императоры: люди делятся настадо и на тех, у кого хватало силы подняться над толпой…

Зародившееся у него решение окрепло. И уже не казалосьблажью. В конце концов, он ничуть не представал извращенцем или моральнымуродом: там, где воруют все, там, где в хаосе первобытного капитализма неосталось ничего запретного или аморального, нельзя упрекать человека, если емувдруг захотелось урвать малую толику для себя. Даже не алчности ради, а затем,чтобы доказать, что он мужчина, не жалкий приживальщик при барыне, нечтосреднее меж альфонсом и подкаблучником. Случайно оброненный в машине пистолет –это знамение судьбы. Главное, он не собирался отнимать что-то у тех, кто и самеле сводит концы с концами. Во все времена хватало ему подобных, нелишневспомнить, что иных пиратов вешали на рее, а иные становились лордами игубернаторами…

Чуть позже в жизнеописании Тиберия ему попалисьзамечательные строчки: «Быть может, его толкнуло на это отвращение к жене,которую он не мог ни обвинить, ни отвергнуть, но не мог и больше терпеть…»Пожалуй, это тоже было знамением. Правда, речь шла как раз о противоположном, орешении Тиберия отойти от дел и удалиться из Рима, однако такие мелочи неследовало принимать в расчет…

Не питая особенной любви к детективам – как к книгам, так ифильмам, – он все же кое-что слышал в жизни. И случайная встреча с тембандитом не открыла, в общем, Америки.

Главное – не попасться. А там – ищи ветра в поле. Он непринадлежал к кругам, которыми вдумчиво интересуется милиция, – это плюс.Насколько помнится, всевозможные воры-разбойнички во все времена проваливалиськак раз на том, что начинали спускать денежки по кабакам, развязывая спьянуязыки. Что ж, он и до этого не питал особенной любви к кабакам и язык по пьянкене особенно и распускал…

И вообще, следует знать меру. Помнить, что жадность фраерасгубила. Взять энную сумму – и завязать. Пусть ищут до скончания времен. Надоеще прикинуть, как легализовать деньги…

«А что тут особенно думать?» – радостно встрепенулся он,увидев притормозившую у подъезда белую «Оку», из которой вышла девушка вкожаной куртке. Вот и очередное знамение, судьба к нему определенноблагосклонна…

Вслед за ней из крохотной машинки выскочил маленький белыйбультерьер, заплясал на поводке. Девушка задрала голову, Родион помахал ейрукой, и она, махнув в ответ, быстро направилась в подъезд.

Родион направился отпирать дверь. Из своей комнаты выглянулаЗоя:

– Пришел кто-то?

– Тетя твоя приехала, – сказал он весело.

Зоя особенной радости не выказала – впрочем, инеудовольствия тоже, относилась к молодой тетушке довольно равнодушно. ИногдаРодион подозревал, что она незаметно переняла точку зрения Лики, всегдапоглядывавшей на младшую сестренку свысока, а уж после своих ошеломительныхуспехов на ниве частного бизнеса – особенно. Словно Рокфеллер, проходящий мимовладельца крохотной лавчонки.

Родион, наоборот, относился к Маришке со всем расположением– и потому, что она очень была похожа на Лику в юности, и оттого, что никакогокомплекса неполноценности перед ней не испытывал. Хотя она с головой увязла вчастном бизнесе, головокружительных успехов не добилась и особых капиталов несколотила – года три помотавшись за шмотками в Польшу и Турцию, стала хозяйкойнескольких книжных лотков, двух киосков и арендованного в книжном магазине«Просвещение» уголка – круто, конечно, для двадцати пяти годочков, но никак несравнить с мадам Раскатниковой, третьим человеком в крупной фирме, которую парураз поминала даже столичная программа «Время» (фирму, конечно, а не мадам, ноединожды на экране мелькнула и взятая крупным планом Лика).

Родион распахнул дверь. Бультерьер, вырвав из рук Маришкитонкий плетеный поводок, помчался мимо него и исчез в глубине квартиры.

– Это он кошку ищет, – сказала Маришкабезмятежно. – Разберется сейчас, что нет тут кошек, знакомиться прибежит…Кошек давит так, что смотреть залюбуешься, двух уже придушил, соседи на менязверем смотрят… Четыре месяца обормоту, а на звонки уже лает. Макс! Ко мне!

Макс и ухом не повел, слышно было, как он носится покомнатам, царапая когтями паркет.

– Проходи, – сказал Родион, снимая с нее куртку. –Приехала приобретением похвастаться?

– А как же. Сестричка дома?

– Увезли сестричку, деловой мир без нее рухнет. «ЧейзМанхеттен бэнк» на прямом проводе, надо полагать…

– Да уж, да уж, мы нынче загадочные… – сказала Маришка,порылась в карманах. – Племяшка, шоколадку хочешь?

Зоя взяла плитку, вежливо поблагодарила и удалилась к себе вкомнату. Прибежал Макс, начал радостно прыгать на Родиона, крутяхвостом-саблей. Головенка была акулья, страшноватая, но держался песик вполнемирно.

Родион тем не менее немного отодвинулся:

– Я слышал, они жрут всех и все, что движется…

– Глупости, – авторитетно сказала Маришка. – Этокак воспитать. И на кого натаскать. Вот схвати меня, посмотришь, как онзащищать кинется…

– Нет уж, – сказал Родион, косясь на красноглазоесоздание. – Еще отхватит что-нибудь, зверь нерусский… Я как раз кофесварганил, будешь?

– Ну давай чашечку…

Родион отнес черный расписной поднос в свою комнату, и ониуселись у стола. Красноглазый Макс, сделав попытку нахально стащить с подносапеченье и получив от Маришки по шее, обиженно убрался в угол и залег там набоку, вытянув лапы.

– Как жизнь?

– Да нормально, в общем. Болтают, завод останавливатьсобираются…

– А я тоже слышала. Что делать будешь?

– Да есть варианты… – сказал он туманно.

Маришка сидела, закинув ногу на ногу, и мелкими глоточкамиприхлебывала горячий кофе. Юбка, как нынче и положено, была чистосимволическая, но у него после случившегося в ванной ничто и не ворохнулось вдуше. Хотя, в общем, к Маришке он всегда относился с симпатией, чувствуя некуюблизость. К Лике, что там о ней ни думай и как ни относись, все же подходилоопределение «леди», а Маришка с ее ларечками и лотками смотрелась скорееразбитной молодой фермершей, бодро шлепавшей по грязи со снопом сена на вилах ибез аристократической брезгливости готовой прибежать на свидание на сеновал кмолодому соседу, не знающему, в какой руке полагается держать вилку. Была вчем-то своя.

– Замуж не собираешься? – спросил он самымлегкомысленным тоном.

– За кого? – Она сделала легкую гримаску. – Ктостарую-то ларечницу возьмет?

– Ну, не прибедняйся…

– Какое там замуж, за день так накувыркаешься, что и клюбовнику не тянет. Позавчера замоталась, свернула на Горького, навстречуодностороннему, пока спохватилась, метров полсотни проехала, хорошо еще, джентльменыпопались, не протаранил никто. Но нагуделись…