общаться с дворцом?

— Нет, не разрешали. Но я же думал, что вы не узнаете.

— Много ещё последствий?

— Никаких нет.

— Ты не врёшь ли?

— Не вру.

— Покажи образ.

Ты сидел на диване, ждал. Шандор ёжился в кресле. Ты сказал:

— Иди под мою руку и погрейся.

— Можно не буду?

— Нельзя.

Он уселся рядом, ты приобнял его за плечи.

— Я жду, Шандор.

Образ включал: внезапную дрожь стен, упавший с подоконника цветок в горшке, Шандора на коленях среди черепков, ладони перепачканы землёй, голые корни цветка, и Шандора, который пнул стену босой ногой. Потом был вихрь, и Шандор на полу, и черепки, летящие ему в лицо.

— С дворцом я обсужу это отдельно, — сказал ты первым делом. — А тебе пора бы перестать думать, что я о чём-то не узнаю. Покажи лицо.

Шандор зажмурился, поднял голову.

— Да не так покажи. Те царапины, что умудрился замаскировать, пожалуйста.

Он показал, всё ещё жмурясь, красные отметины на щеке, на лбу и на подбородке; одна тянулась через нос и уже вспухла.

— Пойдём, я залечу. И синяки тоже. А кстати, что с цветком?

— Я в воду сунул.

— Потом научу тебя восстанавливать неживое. Ты что, отбил ступню о стену?

Так и было. Пришлось призывать саквояж всё на этот же диван, мазать распухшую ступню составом от отёков и бинтовать.

— Почему вы не исцелите магией?

— Ненадёжно.

Исцеление тебе давалось хуже всего — слишком мелкая, тонкая работа. Будь это серьёзные раны, ты бы рискнул, а так… Шандор лежал, задрав пострадавшую конечность на подлокотник, головой у тебя на коленях.

— Теперь синяки — вот их могу и магией. Да не бойся, боже, я не воспитываю, когда лечу.

Ты надавил на синяк под глазом ледяными пальцами. Сказал:

— Потерпи. Зато хотя бы моргать сможешь нормально.

Спина у него пострадала тоже — ты прошёлся между лопаток и по рёбрам. Он в уме — бить дворец по стене за какое-то там растение?

— У вас пальцы холодные.

— Так и должно быть.

Коленки. Лодыжки.

— У тебя было ощущение, что ты сражаешься с кем-то невидимым?

— Да, было.

— Плохо.

Обычно дворец ограничивался дрожью. Максимум ветер, максимум дрожали стёкла, какая-то штора цепляла за рукав. Но сейчас часть силы, которую он тратил на поддержку мира, дворец обрушил на мальчишку. Интересно.

— А не могло быть так, что ты и до того его дразнил?

Шандор молчал.

— А что я тебе запретил чуть ли не в первый день?

— Дразнить дворец.

— Никакой вывод из этого ты не хочешь сделать?

— Но вам-то всё равно, когда я вас бешу.

— И ты решил дразнить кого-то, кто ответит?

Царапины на его лице ты обработал перекисью — девочки от такого дружно шипели, Шандор морщился, но молчал. Ты прикладывал смоченный в перекиси бинт к очередной отметине и говорил:

— От дворца мы все зависим. Кто дразнит здание, в котором живёт? Ты чего хочешь?

— Жжётся.

— Ничего, потерпи, почти уже всё. Как крапиву держать голыми пальцами, так Шандор у нас первый, а как это… Ты чего дёргаешься? Так меня боишься?

— Дворец сказал, что вы должны меня наказать.

— Да? Верно, накажу. Ты нарушал запрет и мне соврал. Но вылечить тебя всё равно нужно.

— Зачем?

— Прости?

— Какая разница? Сделайте так, чтоб я молчал, синяки вы уже убрали, всё в порядке. Как будто вам не всё равно.

— Не всё равно.

Ты наконец-то смазал все царапины заживляющим и велел:

— Ляг на живот.

— Зачем?

— Много вопросов. Не обработал царапины сразу, возился в земле, мог занести грязь. Сок у твоего любимца ядовитый, если тот попал в ранку, заболеешь.

— Вы так из-за дворца меня наказываете?

Ты бы шлёпнул его по щеке и этим ограничился, но, во-первых, его уже знобило, во-вторых, он хотя бы спрашивал. Ты мало говорил с ним в путешествии, и теперь это вылилось в потасовки с дворцом. Кто мог подумать.

— Ты что, боишься иголок? — Он сидел на диване, ты сел перед ним на корточки. Возможно, стоит думать, что он девочка. — Не больней, чем царапина, бояться нечего. Ты осиных-то укусов не боишься.

— Я и вас не боюсь. Просто не знаю, как это.

Ты показал ему, как девочкам показывал.

— Смотри, вот это шприц. Я набираю жидкость, которая мне нужна. Это игла. Теперь нужно перекачать жидкость в тебя. Что, всё-таки боишься?

Он боялся. Смотрел на тебя влажными глазами, попытался встать, но наступил на больную ногу, вжался в спинку дивана.

— Послушай, это один миг, ты не заметишь. Если я это сделаю силой, будет больней. Давай ложись на живот и закрой глаза.

— Я никогда не видел таких штук.

— Это понятно. Не везде знают о нормальной медицине, к сожалению. Давай ложись, дыши глубоко, ничего ужасного.

Он подгрёб под себя подушку, стиснул, прижал к себе обеими руками. Ты приспустил его штаны и бельё тоже. Когда ты сам во что-нибудь такое вляпывался, наставник поил тебя зельем, одним и тем же, — от него потом рвало и голова кружилась. Когда игла коснулась кожи, Шандор дёрнулся, и ты прижал его к дивану за поясницу.

— Считай до десяти. Ну вот и всё.

Он лежал неподвижно, и ты мельком погладил его по спине. Он только вздрогнул.

— Почему вы меня не обездвижите и не засунете куда-то в темноту? Было бы легче.

— Кому?

— Вам.

— Меня-то всё устраивает.

Ты думал. Отнять книжки? Глупо, скучно. Отнять прогулки? Захиреет. Ну и что с ним делать?

Шандор так и лежал лицом в диван.

— Я накажу тебя не потому, что так хочет дворец, — ты уселся рядом, положил Шандору ладонь между лопаток, ждал, пока тот перестанет дрожать. — А потому, что ты мне врёшь. И думаешь, что мне всё равно, а это не так. И ещё потому, что ты нарушил запрет и создал опасность не только для себя самого, а вообще для всех. Кто из вас первый начал?

Он не ответил, зато снова плакал — это было ожидаемо. Вскочил, стараясь не наступить на больную ступню, опираясь на пятку.

Ты сказал:

— Ну что?

Он шмыгал носом, утирался рукавом. Почему он тебя не боится? Как ему не стыдно? Тебя за плач, кажется, сразу выключали.

— А мне из-за дворца кошмары снятся.

— Да? Что не пришёл за зельем? Предлагал же.

Он стоял, смотрел исподлобья, красное лицо.

Ты сказал:

— Ну, иди сюда, тебе же хочется.

— Не хочется.

— Уверен?

Ты протянул руку — и он, конечно, всё-таки потёрся лбом, а потом ткнулся тебе куда-то в плечо.

— Одна из редких позволительных вещей, — говорил ты, обнимая его одной рукой, — глупо не пользоваться. Как зло, я в твоей жизни неизбежен. Можешь воспользоваться положительными сторонами.

— А я думал, вам правда всё равно.

— Мне всё равно, пока ты требуешь изменить историю. Если болеешь, пострадал, не спишь — не всё равно.

— И если нарушаю запрет.

— Да. Не пытайся воспользоваться, об объятиях можно попросить без этого.

Когда он вырастет, он будет говорить о тебе исключительно в выражениях вроде «он старался».

Да нет, я знала, что его держали где-то. Вон в том крыле дворца, куда не войти, живёт мальчик, не такой, как все, и Арчибальд его учит. Ну учит и учит, я тоже делала много вещей, которые не хотела. А потом я его увидела. Он сидел в саду, почему-то на бордюре клумбы, и подставлял лицо не по-августовски яркому солнцу. Сидел босиком, и ступнями еле заметно тёрся о гравий дорожки. И почему-то стискивал бордюр двумя руками, будто боялся, что кто-то может силой оторвать. Такая странная поза — не то расслабленность, не то ужас. Я шла на обед и встала перед ним, закрыла солнце, ждала, пока он сам меня заметит, и встанет, и поклонится — все замечали. Тогда ещё всё действовало как полагается, и мы всей семьёй собирались на обед, я на него и шла.

Так вот, этот заморыш с тонкими губами действительно открыл глаза, но отшатнулся — чуть не упал спиной на клумбу, где мать вопреки правилам растила шиповник. Удержался, шатнулся на кусты, там замер в равновесии и сказал:

— Здравствуйте.

Ни «высочество»,