Либо тебе ужасно повезло, либо я даже и не знаю. В город, значит.

Илвес покачал головой.

— Я только в наш могу тебя позвать, и то не сейчас. Ещё не рассчитаю с заклинанием, Шандор потом меня расчленит и будет прав.

— А если я ему не скажу?

— Да не, не думай даже. Если я сейчас что-то перепутаю, рассказывать-то толком будет некому. Ещё небось и реку нашу высушит.

— А он может?

— Да покажи мне, чего он вообще не может. — Илвес качал головой всё ещё ошеломлённо. — Кто ж знал, под чьей ты там защитой. Король и король.

— При мне он никогда рек не высушивал.

— Повода не было.

Вишнёвая наливка — или что это? — до сих пор согревала. Русалка с коричневым хвостом протянула фляжку снова, фыркнула:

— Пообещай, что Шандор не узнает.

— А как вас зовут?

— Ой, потом скажу.

Вишня струилась в голове и сердце, как русалочьи волосы — совсем сухие, — и Ирвину вдруг показалось, что он попал на важный праздник. Будто тут происходило больше, чем произносилось.

— А почему вы вообще не спите?

— А, — Илвес махнул рукой, — не хотим. Летом толком не поболтать, не спеть — тоска.

— Почему?

Илвес опять махнул рукой. Очень хотелось что-нибудь для него сделать хотя бы потому, что он угостил выпивкой и отозвал русалок. Те пели, тихонько, вполголоса, глядя на огоньки. «Надо пойти домой, — подумал Ирвин, — ещё пять минут посижу и пойду домой. Никто даже не знает, что я у реки. Фу, и зачем об этом вспомнил — портить всё веселье!»

Он хотел сказать: «До свидания и спасибо», но Илвес взахлёб целовался с двумя русалками по очереди. Фу. Пахло водорослями и почему-то мятой. Ирвин подёргал Илвеса за шубу:

— Если ты… — Тот оторвался от русалки и смотрел с недоумением. — Если тебе понадобится, ну, приют, ты всегда можешь заглянуть в наш дом. Я зову тебя в гости. Как король.

— Ты сам понял, что сказал? — голос у Илвеса стал хриплым от волнения. — Ещё вампира в гости пригласи. Но тем не менее слово сказано и я благодарен тебе, Ирвин, будущий король. А теперь до свидания, а то замёрзнешь.

В следующий миг ладонь одной из русалок накрыла Ирвину глаза, он снова вдохнул запах пьяной вишни и пришёл в себя уже на опушке леса. Домой, домой, домой, они, наверное, с ума там посходили.

На следующий день Ирвин уже не был уверен, что русалки и Илвес ему не приснились. Он помнил запах вишни и слежавшийся мех в тяжёлой шубе Илвеса, помнил огни на берегу и как в их отсветах переливалась чешуя и помнил Марику: она стояла на крыльце и ждала и сказала:

— Нет, ты совсем дурной?

Впустила в коридор, тихо прикрыла дверь и только тогда вполголоса добавила:

— Я Шаньи наврала, что ты уже спишь.

Свет в доме не горел, и Марика несла в руке фонарь, придерживая, чтобы тот не качался и не скрипел.

— Марика, а ты видела русалок?

— Каких тебе ещё русалок? Спать иди.

— Ну таких, с разноцветными хвостами? — Ирвин остановился посреди лестницы, и Марике пришлось остановиться тоже.

— Кто поздно пришёл, тот живёт без сказки на ночь.

Вот Шандор обязательно бы рассказал.

А утром всё и вовсе потускнело: яичница с хлебом, «помоги накрыть на стол», Шандор с бессонными огромными глазами, как будто вовсе и не отсыпался; синяки в пол-лица, сам как будто в два раза себя старше. Марика старалась ходить тихо, но он всё равно морщился: когда скрипели дверцы шкафчиков, когда ножки стульев проезжались по полу и когда Ирвин случайно ронял вилку. Правда случайно! В конце концов Ирвин устал молчать и спросил:

— Что с тобой?

— А, ничего, пройдёт.

О, как же Ирвин не любил этот ответ. Не дав себе задуматься, он протянул руку куда-то себе за спину и вытащил апельсин, рыжую молнию:

— Вот, я добыл. Держи. Теперь ты мне расскажешь?

— А я говорил, что ты можешь, когда хочешь.

Как Ирвин ненавидел эти их увёртки. Захотелось, как совсем в детстве, затопать ногами, или ударить, или кинуть что-то в стену, но тут от двери послышался голос:

— Не, ты чёт путаешь. Он может, когда злится.

На пороге, небрежно опираясь на косяк, стоял Илвес: уже не в шубе, волосы уложены. Стоял и потягивал из стакана что-то зелёное через камышинку. Подмигнул Ирвину. Марика, которая все эти дни ходила нервная, отмерла первой: взвилась по-кошачьи, миг — и уже стояла рядом с Шандором, сжимала нож.

— Ты ещё тут откуда?

— В смысле я откуда? Меня позвали погостить — вот я и пришёл.

— Кто тебя звал?

— Да уж не Шандор.

— В смысле, а кто тогда?..

Ирвин откашлялся. Самое трудное — начать говорить.

— Это я, — вот ещё, получается, что он оправдывается, — это я его позвал, как король, ясно?

Марика секунду молча на него смотрела, потом швырнула нож в раковину и вышла из кухни.

— Ну здравствуй, Илвес, — сказал Шандор, качая головой, — я не могу отменить слово короля, да и не хочу. Входи, будь и моим гостем сегодня.

Илвес вразвалочку переступил порог и плюхнулся на стул:

— А чё только сегодня? Всё, шучу, шучу. Надо же, вправду ты.

— А кто ещё мог быть?

— Ну всякое болтали, — Илвес дёрнул плечом, — что тебя подменили, что ты умер всё-таки. А красотка куда ушла?

— Красотка не может тебе простить нашей прекрасной драки, полагаю. И я просил бы, чтоб ты называл её по имени.

— Ой, началось, — Илвес махнул на него рукой и отвернулся. Рассматривал Ирвина, будто вчера не успел; глаза смеялись. — Эй, Ирвин, король, позвать позвал, а угостить никак?

Он сидел, развалясь на стуле, и Ирвин вдруг подумал: ведь его не выгнать. Он пришёл сюда и сидит хозяином, он знает Марику и Шандора, и их история началась ещё до Ирвина и неизвестно чем закончится.

— Шандор, — Илвес вдруг подался вперёд, глаза стали голодные и трезвые, — Шандор, раз уж я здесь, дай крови, а? Ну что тебе стоит.

— Ещё чего.

— Один глоточек, ты и не заметишь.

— Ты удивишься, сколько претендентов.

— Но я-то уже тут! Только лизнуть, ну?

— Ты прямо вводишь меня в нешуточное искушение нарушить законы гостеприимства.

— Да ладно тебе, жалко, что ли? Ну хоть короля дай?

— Ты считаешь, я пью кровь Ирвина? Ирвин, я пью твою кровь?

Шандор покачал головой, медленно встал, застыл, будто прислушиваясь, что и как болит. Потом вдруг фыркнул:

— Развлекай гостя, Ирвин. Кровью не делись. А ты не вздумай учить человека играть в карты, а то ведь знаешь что бывает.

— Не-не-не, — Илвес поднял руки с раскрытыми ладонями, — не надо больше никуда никогда меня швырять, я всё осознал. Хотя если тебе это доставит удовольствие…

Стакан Илвеса под взглядом Шандора взмыл в воздух, покачался над раковиной и выплеснул туда остатки содержимого.

— Вот наглёж, — прокомментировал Илвес, но не шелохнулся. Снова смерил Ирвина взглядом, повернулся к Шандору: — Ничего, если мы тут кухню разнесём, кстати?

— На чердак, — велел Шандор уже от двери, — все самоубийственные эксперименты на чердак. За ребёнка расчленю. Ирвин, если он будет надоедать, зови меня, — и удалился, будто всё было в порядке вещей.

Значение многих разговоров Ирвин осознавал только впоследствии. Такой была та перебранка Шандора и Илвеса — когда оба говорили вполголоса и оба словно боялись сказать что-то напрямую. Ирвин подслушивал у приоткрытой двери, прижавшись к стене. Потом он думал — может, эту дверь специально оставляли?

— Я уж думал, ты не придёшь.

— А мне откуда знать?

— Думал, мы договаривались.

— Так ты же служишь во дворце. Я думал, ты забыл. Я и пришёл-то только вон, — Илвес мотнул головой в сторону коридора, и Ирвин замер. — Я и пришёл-то только вон, из-за мальчишки. Подумал — если ты такой придурок, он бы не бегал у тебя на речку вечером.

— Это я-то придурок? — Шандор звучал как-то по-новому, будто и правда жил отдельной жизнью и в этой жизни очень даже