– Тебя тошнит? – спрашивает он. – Если да, то постарайся не в мою сторону.

– Спасибо за напоминание. Я сделаю все, что в моих силах, – говорит она насмешливо. – Просто жарко, а у меня похмелье. Не так я планировала провести свой день рождения, честно говоря. Но хотя бы скоро увижу дедушку.

– Рэй, – улыбается он. – Он на рыбалку уехал, да?

– Ага. Откуда ты знаешь? – пристально смотрит она на него.

– Я видел вчера утром, как он собирал свои рыболовные снасти.

– А. Ну да.

– О, шарм этого года? – Вытянув палец, он указывает на маленький ключ. – Самый дорогой из всех.

– Похоже на то, – отодвинув от него руку, она касается запястья и оттягивает застежку, чтобы убедиться, что та крепкая.

Его раздражает то, как она отстраняется от него. Он знает, что у него сейчас не лучший период, да еще этот шрам; но неужели он настолько отталкивающий?

– Ты же у нас теперь малышка на миллион? – дразнит он ее в отместку. – С твоими результатами экзаменов, местом в универе, пафосным парнем и всем прочим. Дай угадаю, вы идете в один и тот же универ и будете вместе жить в общежитии, пока не купите квартиру. Потом поженитесь, – он сцепляет пальцы, кладет на них подбородок и хлопает ресницами, – родите идеальных двух или четырех детей и проживете долго и…

– Джейк, хватит. У меня день рождения, а я чувствую себя дерьмом. – Она быстро моргает и надевает очки обратно. – К твоему сведению, мы с Кэмероном поступаем в разные университеты, и прямо сейчас я не уверена, что мы сможем поддерживать отношения на расстоянии. – Она закусывает губу. – Наверно, я просто пойду и посижу одна. Я не готова слушать подобные комментарии сегодня. – Она отталкивается от гальки двумя руками, чтобы подняться.

В этот же момент он хватает ее за красный топ и тянет обратно вниз.

– Эй!

– Извини, обещаю больше не хамить, – поспешно говорит он. – У меня осталось всего несколько дней увольнительной, и все кажется немного непривычным. Словно я не вписываюсь. Надеюсь, у тебя не было проблем из-за того, что я спрыгнул с катера?

– Да, я почти постоянно чувствую то же самое, – признается она, к его удивлению. – И не волнуйся, твоя ночная экскурсия дала людям отличный повод для разговоров. Оуэну не терпелось спуститься и рассказать всем, что ты сделал. А Хлои убивалась, что пропустила твой стриптиз.

– Да? – он приподнимает бровь.

– Ага, что-то там про Джеймса Бонда, – бормочет она себе под нос, переключая внимание на горизонт и не желая вдаваться в подробности.

– Тебе правда кажется, что ты не вписываешься? – Он поднимает бутылку воды, предлагая ей еще попить.

Она берет ее и делает маленькие глотки.

– О, все время.

– Но почему?

Она жмурится.

– Это сложно объяснить. – Она сглатывает, прикрыв рот рукой. – Ох, нескоро это похмелье закончится.

– Поешь немного – тебе полегчает. – Развернув оладью, он протягивает ей.

Она откусывает кусочек, осторожно жует. Проглотив, смотрит на него, собираясь что-то сказать. Но в этот момент по лестнице быстро сбегает Генри, с одышкой и красным лицом. Его челка прилипла ко лбу от пота, он машет мобильным телефоном в воздухе.

– Милая. Я пытался до тебя дозвониться. Чем ты занималась? Ты, ты… не отвечала… на звонки…

– Папа? Что такое? – она мчится к нему, Джейк за ней; она хватает папу за руку.

– Рэй… – На лице Генри написано все.

– Что? – требует ответа Лейла; пальцы сжимаются на его запястье.

– У него был инфаркт на лодке. Его привезли на берег.

Джейк и Лейла в ужасе смотрят на Генри.

– И-и? – начинает дрожать Лейла.

Отец обнимает ее за плечи.

– Его везут в дорсетскую больницу. Нам нужно идти. Сейчас же.

ЛЕЙЛА

Сентябрь 2008

Шарм тяжелой утраты

Начинается мелодичный проигрыш песни Аврил Лавин When You’re Gone, и я чувствую, как сердце сжимается и бьется в груди.

Покачиваясь, я стискиваю руками деревянную скамью перед собой. Я не вижу ее из-за слез, заливающих глаза, но знаю, что она там, потому что могу ее потрогать. Хотя в этом мире есть вещи, которые нельзя потрогать – нужно просто поверить в то, что они есть. Как дедушка, ушедший слишком рано. Я надеюсь, он присматривает за нами.

Шестеро мужчин, в основном бывшие военные, медленными, размеренными шагами идут к алтарю, неся гроб дедушки на своих плечах. Я вяло размышляю, похожа ли их походка на ту, которой невесты идут к алтарю, и понимаю, что, если я когда-нибудь стану невестой, дедушки не будет рядом, чтобы на меня посмотреть. Он никогда не увидит, как я рисую новые пейзажи, или моих детей, если я решу их родить, или как я живу. Изнутри поднимается всхлип, проходит через грудную клетку и выходит наружу. Гроб еще не донесли до нас, но уже скоро.

– Поверить не могу, что его нет. – Меня душат слезы; я перевожу взгляд на папу, который стоит рядом молча и неподвижно. – Как его может не быть?

– Я знаю, милая. – Когда он обнимает меня рукой, натягивая и без того тесный черный костюм, я прижимаюсь к нему, черпая силу из его уверенного присутствия.

Хлои, Элоиза и Шелл рядком стоят за нами молчаливой поддержкой, и одна из них тянется, чтобы погладить меня по волосам. Затем другие руки сжимают мне плечи. Им не нужно ничего говорить. Они здесь. Я поворачиваюсь к ним и благодарно улыбаюсь. Как и я, они в голубых платьях. Это был любимый цвет дедушки, и мы решили, что это хороший способ почтить его память.

Церковь полна народу, люди плотнее усаживаются на лавках, чтобы освободить друг другу место. Вокруг соседи и друзья, люди, с которыми дедушка служил на флоте. Все пришли со своими семьями, поэтому здесь много детей и пенсионеров. Где-то сзади плачет младенец, перекрикивая музыку. Фортепиано продолжает играть, аккорды словно забивают осколки горя в мое тело. Чей-то ребенок громко спрашивает: «А почему Рэй в ящике?» На него тут же шикают, но в то же время вокруг раздается смущенное хихиканье. В моем горле застревает странный звук – то ли смех, то ли плач.

По крайней мере, любопытство маленького мальчика немного сняло напряжение.

Обычно в церквях прохладно и темно, а здесь светло и очень душно. Стоит необычно теплый сентябрьский день, и это неправильно, неправильно, неправильно, что солнце вышло, а воздух такой приятный, в то время как дедушка мертв.

Я все еще не могу поверить, что он умер.

Вдоль центрального прохода лежит красный ковер. Две огромные вазы белых лилий стоят прямо перед алтарем вместе с гигантской фотографией. Вместо дедушки на ней изображен его любимый корабль – тот, на котором он провел больше всего времени, – а по краям – фотографии всех стран, которые он посетил в шестидесятых и начале семидесятых. Иран, Бахрейн, Фиджи, Сингапур… Папа решил все это устроить, Джейк помог, и я тронута. Он должен был уехать пять дней назад, но подал заявление на продление увольнительной по семейным обстоятельствам, и ему позволили остаться. Правда, я его почти не вижу. Я практически не выходила из комнаты с тех пор, как это случилось. Просто не могла вынести это, его, всех. Сегодня утром я впервые за полторы недели поговорила с Кэмероном. Я медленно варилась в своей ярости, слишком гордая, чтобы позвонить первой, и была слишком поглощена своим горем, чтобы прилагать какие-то усилия. Он не пришел утешить меня в то воскресенье, когда я позвонила ему из больницы и оставила голосовое сообщение. Он не перезвонил и не явился выразить соболезнования. Не спросил, может ли он чем-то помочь – хотя бы просто обнять меня, пока я плачу. Наконец он позвонил мне сегодня, и я поняла зачем. Теперь я рада, что он меня не трогал.

– Уверена, что справишься?

– Должна, – бормочу я. – Кто-то должен это сделать.

Мы решили пару дней назад, что я произнесу траурную речь. У дедушки не было кровных родственников помимо пары дальних, мамы и меня. Казалось неправильным