если хочется посмотреть на что-то кроме нашего заднего двора.

– Круто. – Он медленно кивает, умалчивая, что это одно из его самых любимых мест на свете, потому что не хочет красть его у нее.

Ее взгляд скользит по его кроссовкам, джинсам и серой футболке. Она хмурится.

– Эта одежда со вчера?

– Нет! – Но потом он потирает щетину, чтобы убедиться, что не слишком зарос. Он не собирается ей рассказывать, что провел полночи на пляже, потому что не смог поселиться в хостеле у берега.

– Да, – настаивает Лейла. – Ты же не проплыл весь путь от катера до Дердл-Дор, правда?

– Не говори глупостей, Джонс. Я хорошо плаваю, но это было бы просто смехотворно.

– Я не говорю глупости! – огрызается она, потом морщится и кладет руку на лоб. – Извини, я чувствую себя ужасно и я не в лучшем настроении. И все же… было бы просто смехотворно, – передразнивает она его. – Ты иногда говоришь как директор школы. Как вообще это возможно, если ты родился на севере?

– Мы часто переезжали, – отвечает он. – Окей?

– О-кей, – она растягивает слово с американским акцентом, словно в каком-то подростковом сериале. – А что ты слушаешь? – кивает она на провода, обвитые вокруг шеи.

– «Оазис». Возвращаюсь к истокам британской поп-музыки. Постоянно слушал ее в море.

– Брит-поп – беспроигрышный вариант. – Она улыбается, затем вздрагивает и поднимает руку, чтобы помассировать висок. – А ты не слишком молод для них? В смысле, мы еще даже подростками не были, когда «Оазис», «Блер» и «Палп» были в моде. Я еще даже в школу не ходила.

– Я почти на два года старше тебя, – напоминает он ей, – отец их слушал.

– Как с ним дела?

Он чувствует, как уголки губ опускаются.

– Ничего хорошего, – говорит он коротко.

– А твоя мама? Она не думает о том, чтобы… уйти? – спрашивает она нерешительным тоном, наблюдая за выражением его лица.

Он никогда не рассказывал Лейле всего, но, судя по ее вопросам, она в курсе, и он чувствует, как лицо начинает гореть.

– Я видела, как он себя с тобой вел, – мягко добавляет она, – и след на лице твоей мамы однажды. Иногда я слышу громкие голоса; и она почти не выходит из дома. Не нужно быть гением, чтобы понять, что происходит.

Румянец на его лице становится ярче. Он не должен стыдиться, но все равно ему стыдно.

Он изучает лицо Лейлы. На нем лишь сочувствие; темно-серые глаза светятся теплотой. Вздохнув, он решает ей довериться.

– Она не уйдет – слишком боится, что он ее выследит, а в полицию мне звонить не позволяет. Мы не так решаем проблемы в нашей семье. – Он вздыхает. – Мы попытались однажды, в прошлом году. Я прислал ей свою премию, там было много. Хватило бы, чтобы начать новую жизнь, снять жилье, пока она будет искать новую работу или запишется на курсы. Но он забрал все, – он качает головой, – до последнего пенни. Я снова начал копить, но это надолго. Я плачу ипотеку, так что обычно немного остается.

– Ты платишь за их дом?

Джейк горько смеется.

– Как только я начал служить на флоте и он сообразил, что я зарабатываю достаточно, то сказал, что мне придется платить, если я не хочу, чтобы с ней что-то случилось.

Она ахает:

– Ах, Джейк. Мне так жаль. Это ужасно. Что за полный… В самом деле, даже слов нет его описать.

– Да, – говорит он мрачно, – правда нет. Так что лучшее, что я могу делать, – это навещать ее, когда возможно, и продолжать думать, как ее освободить. Это сложно.

– Я тебя почти не вижу в увольнительных.

– Потому что я большую часть времени сижу дома. Он нечасто куда-то уходит, только пьет.

– Ох, Джейк, – повторяет она и, вытянув лицо, спрашивает: – Ты когда-нибудь давал ему отпор?

– Нет.

– Как так? – Она еще больше поворачивается к нему, хмурясь. – Ты же, я думаю, натренирован и все такое…

– Потому что, Джонс, – огрызается он, как будто ее вопросы загоняют его в угол, – я боюсь, что если начну, то не смогу остановиться и убью его.

Воцаряется тишина, он сглатывает, широко открыв глаза. Потом закрывает их, не в силах поверить, что произнес это вслух. Что позволил ей увидеть его таким, какой он на самом деле есть. Испорченным, злым.

– Извини, – произносят они одновременно, и он открывает глаза.

– Прости, я тебя не осуждаю. – Она подвигается ближе, наклоняя к нему лицо. – Я понимаю и не виню тебя за эти чувства. Многие бы чувствовали себя так же.

– И тебе не противно? Я думал, ты будешь в моральном ужасе, Джонс. Особенно после того, как ты на пляже обвинила меня в том, что я веду себя как он.

– Это другое, – отвечает она тихо. – Защищать кого-то – не то же самое, что избивать до полусмерти, просто чтобы самоутвердиться или потому, что потерял самообладание или тебе просто нравится быть жестоким. К тому же, как я уже сказала, мне не стоило этого говорить. Я просто злилась тогда. В любом случае не ты здесь плохой парень.

Он ерзает на камнях, отодвигаясь подальше. Ее жалость – последнее, чего бы ему хотелось. Ему ненавистна мысль, что она считает его беспомощным перед отцом. К тому же ему не хочется втягивать ее в весь этот хаос его семейных отношений.

– Слушай, я ценю твое внимание, но мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Более приятном?

Она скрещивает руки и отворачивается от него, глядя на скалы в синевато-сером море.

– Конечно, – шепчет она, – и не волнуйся, я никому не расскажу.

– Спасибо. – Он в этом ни секунды не сомневался. Надежность – одна из черт, которые ему в ней нравятся. А еще ее доброта. Он прокашливается. – Кстати, с днем рождения еще раз, Джонс. Ты повеселилась вчера?

– Спасибо. Наверное. – Она морщится и тянется за бутылкой воды между ними. – Я не уверена, что все помню. Знаю только, что много выпила, потому что с утра мне довольно хреново. Но, думаю, это пройдет в конце концов.

Ее кожа становится еще бледнее, когда она открывает бутылку и делает глоток.

Улыбнувшись, он берет камень, отводит руку назад и швыряет его в закручивающиеся волны.

– Большинство вещей проходит.

– Да. – Вздохнув, она поправляет очки. – Слушай…

Одновременно с ней он говорит:

– Насчет вчера…

Неловко засмеявшись, они замолкают.

– Продолжай, – предлагает он. Она снимает очки и, застенчиво щурясь, смотрит на него.

– Я хотела извиниться. За то, что предложила доплыть до берега. Я была пьяна и жалею, что это сказала. Это было тупо, и я должна была догадаться, что ты сможешь это сделать. И все равно я поверить не могу, что ты это сделал. – Она замолкает, глядя на него. – Я переживала.

– Тебе не за что извиняться. Я сам в ответе за свою жизнь. Если бы не хотел прыгать, не стал бы. Но должен признать, это было немного по-скотски. В смысле, раздевание и остальное… – Он неловко смеется. – Не знаю, чем я думал. Но тебя это повеселило, правда?

– Это действительно было забавно, но и немного страшно. – Качает головой. – Может, перед тобой я не должна извиняться, но пришлось отправить кучу других извинений с утра.

Он ничего не говорит, просто наклоняет голову и ждет.

– Не спросишь – кому?

– Ну, не буду притворяться, что мне не любопытно. Но если ты хочешь рассказать, то расскажешь.

– Подожди. Там что, чувствительная душа прячется под этой грубой наружностью? – дразнит она его.

Он неловко потирает шрам.

– Совсем нет. Не тупи.

Ее глаза следят за его пальцем, и он опускает руку.

– Можешь это отрицать, Джейк, но ты делаешь все, чтобы помочь своей маме. У тебя доброе сердце.

Он не отвечает, чтобы не позволить ее любопытству снова завести разговор в «кроличью нору». Он откидывается назад и смотрит в небо. Солнце становится ярче и жарче, и ему кажется, что Лейла это тоже чувствует: на ее верхней губе виднеются капельки пота. Она вытирает их тыльной стороной ладони, когда замечает, что он смотрит. Закрыв глаза,