часть жизни в море и умер в море. Именно там он хотел бы окончить жизнь, хоть это и случилось слишком рано. – Сглотнув, я вытираю влажное лицо ладонями. – Я знаю, что всегда найду его там.

Я ищу глазами Джейка и встречаю его взгляд. По его лицу тоже катятся слезы. Почему он так плачет?

– Поэтому наша семья решила, что его прах нужно развеять с берега. Так будет правильно. – Сделав паузу, я берусь руками за кафедру. – Он прожил хорошую жизнь. Мы должны помнить об этом. Помнить, что если вам повезло его знать, то вы смогли чему-то у него научиться. Он был человеком порядочным и решительным. Дедушка и папа помогли мне понять, каким человеком я хочу стать. – Я чувствую вкус соли на губах и тяжесть на сердце оттого, что его нет. – Хорошим человеком. Тем, кто может смотреть на себя в зеркало и гордиться собой. Кем-то, – я заканчиваю, и мой голос отражается эхом от стен, – кто делает других людей лучше лишь тем, что они с ним знакомы. Вот что он мне дал, – говорю я сильным голосом. – Вот каким он был. Я буду скучать, но он все равно будет с нами, потому что каждый раз, когда кто-то из нас сделает что-то хорошее, чем сможет гордиться, и каждый раз, когда мы будем смотреть в зеркало и понимать это, он будет рядом. Он будет рядом, – повторяю я. – Всегда будет. – Я выдыхаю и смотрю на священника.

– Спасибо, Лейла, – говорит он, занимая свое место у кафедры. Склонившись над микрофоном, повторяет: – Спасибо. Это была трогательная речь. Он бы гордился. Думаю, он сейчас с нами и слышит тебя.

– Спасибо, – шепчу я. Дыхание покидает мое тело, и я спускаюсь по лестнице, чтобы присоединиться к Джейку и папе. Мои подруги занимают места позади, и я вижу, что Хлои сжимает скомканный платок, а Элоиза сглатывает и тихонько всхлипывает. Шелл улыбается и еле слышно говорит:

– Умничка, он бы тобой гордился.

Я поворачиваю лицо к алтарю, когда начинает играть «Отец вечный», больше известный как «Гимн морского флота». Джейк переплетает свои пальцы с моими, крепко сжимая их.

– Я тоже по нему скучаю.

На короткое мгновение я принимаю его утешения, а потом убираю руку и смотрю на него непонимающе.

– Почему? Ты его почти не знал.

Он качает головой, глаза блестят – один зеленый, другой карий.

– Лейла… – начинает он, но останавливается. – Неважно. Думай что хочешь.

Расстегнув верхнюю пуговицу пиджака, он кладет псалтырь на скамью и уходит из церкви. Эхо от захлопнувшихся дверей заглушает звуки гимна и пения.

Заметив, что папа смотрит на меня, я поворачиваюсь к нему.

– Что? – На его лице выражение, которое я не могу понять. Не то, которое я привыкла видеть. Разочарование.

* * *

Мои локти покоятся на металлических балконных перилах, в левой руке бокал белого вина; я смотрю вдаль, туда, где темно-синее море встречается с бледно-голубым горизонтом.

Выходило дорого, но мы решили устроить поминки в отеле с видом на море на полуострове Сандбанкс. Мы чувствуем себя ближе к дедушке, когда смотрим на волны и шапки пены, водовороты течений и приливов. Солнце все еще в небе, воздух благоухает. Словно сейчас летние каникулы, а не середина сентября. Сложно поверить, что через несколько недель я соберу вещи и уеду в Брайтон, учиться в университете. Еще сложнее поверить, что жизнь просто продолжается, хотя для меня она будто остановилась одиннадцать дней назад. Но мне нужно последовать собственному совету из траурной речи. Мне нужно выйти в мир, быть хорошим человеком, чтобы он мной гордился. Это значит, что я должна кое-что сделать.

Заметив темную голову в толпе, я ловлю взгляд Джейка и подзываю его свободной рукой. Он что-то говорит человеку, с которым только что беседовал, хлопает его по плечу и идет ко мне. Он все еще в военной форме, и я сглатываю комок, когда он подходит. Не могу отрицать, он выглядит красавцем, особенно с этими его черными волосами и в темном форменном кителе – хотя такие мысли кажутся совершенно неприемлемыми на поминках дедушки. К тому же это Джейк, парень, которого я знаю с одиннадцати лет, который не смотрит на меня таким образом. А даже если бы посмотрел, это было бы неправильно. Он слишком опекающий – меня бы это сводило с ума. И еще он постоянно уезжает из города, и с ним месяцами невозможно связаться. Я бы не смогла так жить или так любить. Мне нужен кто-то, кто будет рядом. Кто не уйдет. Не поступит, как моя мама.

Нет, лучше, если мы просто будем дружить.

– Привет, – говорю я нерешительно, когда он подходит.

– Привет, – отвечает он. – Как ты?

Я делаю глубокий вдох.

– Не очень. А ты? – спрашиваю я, стараясь говорить примирительно. Он не отвечает, дергая одним плечом и поворачиваясь к берегу.

– Так хорошо, да? – Выпив большой глоток вина, я обращаю свое внимание к морю. Его поведение на похоронах расстроило меня, особенно то, как он ушел. Но он, очевидно, тоже был расстроен. Я не понимаю. Я очень ценю, что он сделал коллаж для дедушки и всегда был рядом, чтобы помочь, но по тому, как он вел себя в церкви, можно подумать, что это был и его дедушка тоже. Я просто не понимаю. Мне не терпится спросить об этом у Джейка, но, с другой стороны, я не уверена, что готова разделить еще чью-то боль. Я не могу вынести даже свою собственную. И тут же чувствую себя эгоисткой. Почему жизнь так сложна?

– Значит, Брайтон? – Он нарушает тишину, и я понимаю, что он принял мою попытку примирения.

– Да.

– Изучать искусство?

– Ага. – Не спуская глаз с блестящих волн, я выпиваю еще вина; острый цветочный вкус остается на языке. С балкона внизу доносятся разговоры других людей. Я рада, что он решил не говорить о том, почему ушел с похорон. Возможно, подумал, что лучше оставить это на потом.

– Ты, должно быть, очень ждешь? Брайтон – крутое место.

– Наверно.

Он вздыхает.

– Ты не лучший собеседник сегодня, Джонс.

– Я изо всех сил стараюсь не расклеиться, – мягко признаю я. – Сложно даже дышать. Если хочешь пойти и поговорить с кем-то другим, ничего страшного.

– Извини. Это было бестактно. – Он засовывает руки в карманы формы, хмурясь. Его густые черные волосы за последние пару недель еще немного отросли. Он расстегивает несколько пуговиц на кителе и опирается на перила. Как ему удается всегда выглядеть таким спокойным и собранным, когда все остальные разваливаются на части? – Все за тебя переживают, – добавляет он. – Ты тут уже два часа. Скоро собираешься вернуться?

– Мне не хочется разговаривать, – бормочу я. – Это не светское мероприятие. Они ведут себя словно на свадьбе, пьют и сплетничают. Это неуважение.

– Они не сплетничают, Джонс, – мягко отвечает он, – они обмениваются новостями. Некоторые из них не виделись годами. Это не неуважение, а возможность вспомнить Рэя и поделиться воспоминаниями. Отпраздновать его жизнь. Ему бы понравилось. – Он поднимает одну бровь. – Ты бы предпочла, чтобы все стояли, глазея друг на друга в тишине, и пили воду?

– О, твою мать! – вырывается у меня: я не могу сдерживаться. Из-за его слов я чувствую себя идиоткой. Последнее, что мне нужно, так это чтобы Джейк нападал на меня. Мне нужно понимание, а не осуждение. – Я всегда неправа, правда? – Я просто не могу с этим справиться, я хочу, чтобы весь мир исчез. – Проблема всегда во мне. Вы, парни, все одинаковые.

– Что ты несешь? – Он выпрямляется и поворачивается ко мне, на лице непонимание.

– Всегда хотите обвинить кого-то другого. Кэмерон бросил меня сегодня утром. В день похорон дедушки. Полторы недели тишины, и вот он звонит. Знаешь, что он сказал? Сказал, что переспал с блондинкой с большой грудью после моего дня рождения и что ему жаль, но у нас ничего не получится. Он хочет наслаждаться универом, и ему не нужна девушка,