Вероломный, как план “Барбаросса”, немчишка едва не наступилботинком мне на голову и, глядя на Дарью снизу вверх, принялся страстнобормотать, как он, натюрлих <Естественно (иск.нем.).>, рад видетьфрейлейн Дарью, и как он, натюрлих, счастлив, и как он все эти месяцы помнил оней. И о том, натюрлих, времени, которое они провели вместе. И что вдалеке отМосквы он, натюрлих, надеялся на встречу, но даже не подозревал, что встречабудет такой волшебной. А надо было заподозрить, ведь в случае с фрейлейн Дарьейэто совершенно натюрлих.

— Зиг хайль! — отчеканила я, когда Райнер-Вернерзакончил свою пламенную речь. И захохотала. Они посмотрели на меня, как насумасшедшую.

— Вывезла на природу свою мумию? — спросила у меняДарья, как только мы спустились вниз. — А мюнхенский дорогуша помогаеттебе перетаскивать ее с места на место?

Я оставила выпад в сторону Аглаи без последствий. В концеконцов, Дарья имеет право на ненависть к Канунниковой. И на постельныеотношения с герром Рабенбауэром, чтоб ему век валенок не снимать. И тулупа.

— Ты-то что здесь делаешь?

— Представь себе, выбила командировку, чтобы освещатьсъемки этой зашибенной передачи. Места под материал дают немного, но… Четырегюрзы в клубке, четыре самки тарантула в банке — нужно быть законченной дурой,чтобы пропустить такое зрелище.

— Четыре самки тарантула?!

— Разуй глаза! Твоя Великая Аглая — не единственная.Есть еще три соискательницы на вакантную должность Королевы Детектива.

— Должность уже занята.

— Да-а… Ты, я смотрю, поглупела за то время, что мы невиделись. Лучше бы нанялась на работу к какому-нибудь приличному малотиражномуписателю. Постоянному автору журнала “Континент”. Он бы тебя уму-разуму научил.

Грызться с Дарьей у меня не было никакого желания. И не былоникакого желания наблюдать, как отдаляется от меня моя лучшая и единственнаяподруга. Как из-за ничтожнейшего повода рушится многолетняя дружба. А может,все это — дурной сон? И сейчас она рассмеется, обнимет меня за плечи и скажет:здорово же я тебя разыграла!

Но вместо этого Дарья подошла к чучелу пумы и подергала егоза усы. А потом повернулась ко мне и вполне светски спросила:

— Ну, и как тебе здесь?

На одной чаше весов лежали писсуар, дверь без задвижки,одинокая арестантская койка и джинсовый беспредел Райнера-Вернера Рабенбауэра.На другой — скованное льдом озеро. И бухта с причалом.

— Пока терпимо. Ты что-нибудь знаешь о хозяине?

— Ничего. По-моему, у него сеть меховых магазинов… Иеще, кажется, несколько казино. Но это непроверенная информация…

Говорить о господине Улзутуеве (в присутствии его ковров иколлекции холодного оружия) Дарья явно не хотела. И перескочила наРайнера-Вернера, Отправившегося на поиски хозяев.

— Вы, я смотрю, поладили? — подколола она меня. Ядаже не подозревала, что в кротком Дашкином организме может быть разлитостолько желчи. Я даже не подозревала, как неуютно стать ее врагом. Врагомненазванным, но тем не менее существующим реально. Врагом блестящей московскойжурналистки; врагом ее тщательно наложенного макияжа; врагом ее тщательноподобранного платья из бутика.

Я — совсем другое дело.

Я — секретарша известной писательницы. Гораздо болееизвестной, чем марка швейной машинки “Минерва”. Но это ничего не меняет. Я —обслуживающий персонал, как выразился Райнер-Вернер. Я отказалась отсамостоятельной карьеры в “Роад Муви” — и ради чего? Ради рутинной работы уАглаи Канунниковой…

— ..Прямо два голубка, — продолжала издеватьсяДашка.

— Мы живем вместе. Можешь спросить у него. Эта фразавырвалась у меня случайно, но была почти правдой: в ближайшие пару дней мы сРайнером-Вернером будем занимать одну комнату.

— Ах, вы живете вместе, — вспыхнула Дарья.

— Он сделал мне предложение, — решила я добить ееокончательно.

— Вот как!..

— Вот так.

— Учти, он бабник.

— Он покаялся.

Пока Дарья соображала, чем ответить на такое вероломство, вхолле появились Райнер-Вернер и Ботболт. Райнер-Вернер на крейсерской скоростив тридцать три узла подгреб к Дарье и — спустя секунду — с той же скоростью далзадний ход. Краем уха я услышала что-то вроде “козла” — и улыбнулась обоим.Первый раз в жизни я сделала гадость. Довольно увлекательное занятие, нужнопризнаться.

Не отличающийся особой разговорчивостью Ботболт кивнулголовой, и мы последовали за ним.

Чтобы через несколько минут занять свои места за обеденнымстолом.

Обеденный стол, напоминавший гандбольную площадку, стоял всамом центре зала, напоминавшего крытый стадион. Кроме стола, в залерасполагались два камина, два дивана, два телевизора с примкнувшими к нимвидеомагнитофонами, две горки для посуды и два комплекта рогов — над дверями.Одна из дверей вела в небольшой коридорчик, который соединял зал с кухней.

Дальний угол зала занимали огромные напольные шахматы.Искусно вырезанные из кости фигуры представляли собой ликбез по бурятскоймифологии. Я то и дело выворачивала шею, чтобы рассмотреть приземистыеочертания божеств.

Аглаи не было. Аглая, как всегда, выдерживала паузу.

А за столом сидели три женщин.

Очевидно, это и были СС, ТТ и ММ.

СС, ТТ и ММ, спустя рукава изучившие творческое наследиеСтаниславского. Если бы они были чуть более прилежны, то поступили бы так же,как Аглая.

Нам с Райнером достались места на галерке — самые ближние ккухонной двери. Напротив устроились Дарья и подтянувшийся к этому временирежиссер Фара. Два молочных брата Ботболта (в таких же, как и он, смокингах)хлопотали над приборами.

В полной тишине.

От нечего делать я занялась изучением триумвирата, попутнопытаясь определить, кто есть кто.

Наискосок от меня восседала толстуха лет сорока с внешностьюкастелянши рабочего общежития. Бесцветные брови, тяжелые веки, застенчивыйрумянец на щеках (краденое бельишко дает о себе знать, не иначе); и тривыразительных подбородка, террасами спадающих на мощную грудь. Под террасамимерцала одинокая брошь под Палех. Хотя при желании здесь можно было быразместить весь реестр правительственных наград Российской Федерации, включаяпамятные знаки к памятным датам.

Второй в списке шла мулатка.

Мулатка, как и положено мулатке, являлась счастливойобладательницей высоких скул, точеной шеи и прически а 1а Боб Марли. Еестройную фигуру не мог скрыть даже длинный желто-красный жилет из плотнойткани. А в непомерно раздутой кокаиновой ноздре красотки посверкивало колечко.Очень современно. Клубная молодежь приветствовала бы такую кокаинисткувставанием.