— Ничего, — сказал он. На лице у него выступил пот, и онкряхтел. Лифт поднимался все выше и наконец остановился. Человек, которыйдержал мои ноги, отворил дверь и вышел. Мы очутились на площадке. На площадкувыходило несколько дверей с медными ручками. Человек, который держал мои ноги,нажал кнопку. Мы услышали, как за дверью затрещал звонок. Никто не отозвался.Потом по лестнице поднялся швейцар.

— Где они все? — спросили санитары.

— Не знаю, — сказал швейцар. — Они спят внизу.

— Позовите кого-нибудь.

Швейцар позвонил, потом постучался, потом отворил дверь ивошел. Когда он вернулся, за ним шла пожилая женщина в очках. Волосы ее былирастрепаны, и прическа разваливалась, она была в форме сестры милосердия.

— Я не понимаю, — сказала она. — Я не понимаю по-итальянски.

— Я говорю по-английски, — сказал я. — Нужно устроить менякуда-нибудь.

— Ни одна палата не готова. Мы еще никого не ждали.

Она старалась подобрать волосы и близоруко щурилась на меня.

— Покажите, куда меня положить.

— Не знаю, — сказала она. — Мы никого не ждали. Я не могуположить вас куда попало.

— Все равно куда, — сказал я. — Затем швейцарупо-итальянски: — Найдите свободную комнату.

— Они все свободны, — сказал швейцар. — Вы здесь первыйраненый. — Он держал фуражку в руке и смотрел на пожилую сестру.

— Да положите вы меня куда-нибудь, ради бога! — боль всогнутых ногах все усиливалась, и я чувствовал, как она насквозь пронизываеткость. Швейцар скрылся за дверью вместе с седой сестрой и быстро вернулся.

— Идите за мной, — сказал он. Меня понесли длинным коридороми внесли в комнату со спущенными шторами. В ней пахло новой мебелью. У стеныстояла кровать, в углу — большой зеркальный шкаф. Меня положили на кровать.

— Я не могу дать простынь, — сказала женщина, — простыни всезаперты.

Я не стал разговаривать с ней.

— У меня в кармане деньги, — сказал я швейцару. — В том,который застегнут на пуговицу.

Швейцар достал деньги. Оба санитара стояли у постели сшапками в руках.

— Дайте им обоим по пять лир и пять лир возьмите себе. Моибумаги в другом кармане. Можете отдать их сестре.

Санитары взяли под козырек и сказали спасибо.

— До свидания, — сказал я. — Вам тоже большое спасибо.

Они еще раз взяли под козырек и вышли.

— Вот, — сказал я сестре, — это моя карточка и историяболезни.

Женщина взяла бумаги и посмотрела на них сквозь очки. Бумагбыло три, и они были сложены.

— Я не знаю, что делать, — сказала она. — Я не умею читатьпо-итальянски. Я ничего не могу сделать без распоряжения врача. — Онарасплакалась и сунула бумаги в карман передника. — Вы американец? — спросилаона сквозь слезы.

— Да. Положите, пожалуйста, бумаги на столик у кровати.

В комнате было полутемно и прохладно. С кровати мне быловидно большое зеркало в шкафу, но не было видно, что в нем отражалось. Швейцарстоял в ногах кровати. У него было славное лицо, и он казался мне добрым.

— Вы можете идти, — сказал я ему. — И вы тоже, — сказал ясестре. — Как вас зовут?

— Миссис Уокер.

— Идите, миссис Уокер. Я попытаюсь уснуть.

Я остался один в комнате. В ней было прохладно и не пахлобольницей. Матрац был тугой и удобный, и я лежал не двигаясь, почти не дыша,радуясь, что боль утихает. Немного погодя мне захотелось пить, и я нашел уизголовья грушу звонка и позвонил, но никто не явился. Я заснул.

Проснувшись, я огляделся по сторонам. Сквозь ставни проникалсолнечный свет. Я увидел большой гардероб, голые стены и два стула. Мои ноги вгрязных бинтах, как палки, торчали на кровати. Я старался не шевелить ими. Мнехотелось пить, и я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как отвориласьдверь, и оглянулся, и увидел сестру, не вчерашнюю, а другую. Она показалась мнемолодой и хорошенькой.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе утро, — сказала она и подошла к кровати. — Нам неудалось вызвать доктора. Он уехал на Комо. Мы не знали, что сегодня привезуткого-нибудь. А что у вас?

— Я ранен. Оба колена и ступни, и голова тоже задета.

— Как вас зовут?

— Генри, Фредерик Генри.

— Я сейчас вас умою. Но повязок мы не можем трогать до приходадоктора.

— Скажите, мисс Баркли здесь?

— Нет. У нас такой нет.

— Что это за женщина, которая плакала, когда меня привезли?

Сестра рассмеялась.

— Это миссис Уокер. Она дежурила ночью и заснула. Она недумала, что кого-нибудь привезут.

Разговаривая, она раздевала меня, и когда сняла все, кромеповязок, то стала меня умывать, очень легко и ловко. Умывание меня оченьосвежило. Голова моя была забинтована, но она обмыла везде вокруг бинта.

— Где вы получили ранение?

— На Изонцо, к северу от Плавы.

— Где это?

— К северу от Гориции.

Я видел, что все эти названия ничего не говорят ей.

— Вам очень больно?

Она вложила мне градусник в рот.

— Итальянцы ставят под мышку, — сказал я.

— Не разговаривайте.

Вынув градусник, она посмотрела температуру и сейчас жестряхнула.

— Какая температура?

— Вам не полагается знать.

— Скажите какая.

— Почти нормальная.

— У меня никогда не поднимается температура. А ведь мои ногинабиты старым железом.

— То есть как это?

— Там и осколки мины, и старые гвозди, и пружины от матраца,и всякий хлам.

Она покачала головой и улыбнулась.

— Если б у вас было в ноге хоть одно постороннее тело, онодало бы воспаление и у вас поднялась бы температура.

— А вот посмотрим, — сказал я, — увидим, что извлекут приоперации.

Она вышла из комнаты и возвратилась вместе с пожилойсестрой, которая дежурила ночью. Вдвоем они постелили мне простыни, не поднимаяменя. Это было ново для меня и очень ловко проделано.