— Она без скафандра, — внезапно сказал счётчик. Нет, несчётчик — дед. — Пит, она же без скафандра!

Наверняка Маша была напугана. И всё же в глазах девушкиблеснул радостный огонёк. Выпихнув её из скаута, я лишился бы возможностипротаранить хлипкие стенки ангара и вырваться на свободу. Пехотинцы иподполковник были в скафандрах, им разгерметизация не страшна. А вот для неё…

Неужели она так уверена, что я не захочу убивать?

— Приоткрой кабину! — скомандовал я, и корабль, умница,понял приказ, чуть раздвинув колпак кабины. Втянув Машу внутрь — она и несопротивлялась, и не помогала, просто ничего не предпринимала, — я грубошвырнул её на Данилова.

— Не двигайся! — всё же уточнил я. Вырвал у неё из кобурыпарализатор, сунул себе за пояс. — Где ещё оружие?

Кабина закрылась.

— Ищи.

— Обойдёшься, — решил я. Посмотрел на счётчика — тот на мгновениеприник к Маше, отпрянул. Теперь майор госбезопасности Маша Клименко разделиласудьбу Данилова. — Деда, ты как?

— С ним всё хорошо, — ответил Карел. — Что ты будешь делать?

— Вначале — убегать. Изображение!

Экраны засветились, и я получил возможность наблюдать задействиями космопехоты.

Надо признать, они старались.

Сержант Мирский парил у самой обшивки. С остервенелым лицомон палил в кабину из винтовки. Противотяга в оружии была отстроена хорошо, исержанта почти не закручивало при выстрелах. Так, лёгкие подёргивания… Но этоне давало никакого толку.

Остальные солдаты повисли вокруг скаута, держа его наприцеле, но не действуя. Один что-то быстро бормотал в шлемофон. Подполковник,так и не вышедший из челнока, занимался тем же.

Корабль, похоже, сам оценивал важность той или иной сцены идемонстрировал их с ловкостью опытного оператора.

Вскрывай ангар.

Использовать лазерный зонд?

Как угодно.

Луч был абсолютно невидимым. На огромном шлюзовом люке вдругвспыхнула красная точка, брызнул мгновенно стынущими каплями расплавленныйметалл. Солдаты оборачивались, и гамма чувств, пробегавшая по их лицам, вполнеподошла бы отряду будённовцев, выскочивших лихим галопом на танковый клин.

Скаут начал двигаться. Ещё без включённой тяги. Его тащиловоздухом, рвущимся из разгерметизированного ангара. Пылающая линия чертила люк,вспарывая обшивку. Металл начал выгибаться наружу.

Я представлял, что сейчас происходит на станции. Воютсирены, подаётся энергия на излучатели, люди занимают боевые посты. Тщетныеусилия… между земной станцией и чужим кораблём непреодолимая пропастьтехнологии.

Солдаты бросили заниматься ерундой и что-то торопливопереключали в винтовках. Ага… их же можно использовать как двигатели. Черезнесколько мгновений бравая космическая пехота уже разлетелась, прижалась кстенкам, вцепилась кто во что смог.

А лазерный луч стремительным взмахом завершил окружность —корабль наконец-то понял, что к тонким стенкам станции не нужно прилагатьбольших усилий.

Земля плыла под нами. Не бескрайняя равнина, как с низкойпосадочной орбиты, не яркая голубая звёздочка, как с неудавшегося джамп-захода.Шар. Комок пыли, ставший домом для миллиардов живых микробов.

Это самое беспощадное расстояние, самое уничижительноезрелище — маленький шар, тонущий в чёрном небе. Именно в такие мгновения яначинал понимать, как мал наш мир. Мал и ничтожен, жалок и смешон. Что мы такоепо сравнению со Вселенной? Вот — Земля ещё сохраняет очертания материков, ноуже можно протянуть руку — и планета ляжет на ладонь покорно и безропотно.Горные хребты оцарапают кожу, океаны намочат пальцы, атмосфера слетит, каккожура с перезрелого апельсина. Земля — в ладони.

Мы, кажется, считали себя центром Вселенной?

Какие-то полтысячи лет назад?

Там, на этой крошечной выпуклости, называемой Европа,разжигали костры, раз и навсегда доказывая нашу уникальность?

Здесь, на стыке двух ничтожных континентов, впервые сумелиподняться в чёрное небо?

А с той стороны шарика и до сих пор считают себясамыми-самыми совершенными?

Зачем мы вышли в космос! Зачем придумали джамп! Надо былоостаться — на огромном-преогромном шаре… нет, на огромной равнине, прочнопокоящейся на трёх китах и трёх слонах. Строить дома, вести философскиедиспуты, влюбляться, растить детей… и никогда, никогда не сомневаться в том,что над нами — голубой хрусталь небосвода. Пусть бы глупые Хиксоиды и Аларизалетали к нам с той стороны хрусталя, качали уродливыми головами — и уносилисьобратно. Ценности не представляем… сколько таких миров на обочине Галактики!

Нет же, нам показалось мало бесконечной планеты на крепких,натруженных слоновьих спинах. Мы прыгнули в чёрное небо — и Земля легла владони. Уже не та, что раньше.

Киты нырнули в черноту, слоны захлебнулись и утонули,Гагарин посмотрел в крошечный иллюминатор и радостно воскликнул: «Онамаленькая!»

Да, маленькая. И становится всё меньше. «Что за беда посравнению с мировой революцией?» «Что за беда по сравнению с величием мироздания?»

Слишком далеко и слишком быстро мы прыгнули. Отправилисьискать других, ещё не найдя себя. Нам ведь не место под чужим солнцем былонужно, не железный рудник на Луне или урановые копи на Венере. Мы искали ответ.Искали путь. Константу, рядом с которой меркнут наши беды и проблемы.

А нельзя было уходить с Земли с этим грузом.

…Я разжал руку, выпуская бело-голубой шар. Пусть себе летит.

— У тебя течёт кровь, — сообщил счётчик.

Аптечки в корабле Геометров не было. Или я просто не знал,где её искать. Обвязав шею носовым платком, я положился на то, что кровотечениевсё-таки поверхностное. Куалькуа, верный своему принципу невмешательства помелочам, не потрудился закрыть рану.

— Что ты будешь делать теперь?

В кабине было тесно. Слишком тесно для трёх человек ирептилоида. Станция «Гамма» висела в десятке километров от нас, уженеподвижная, в боевом состоянии. Но стрельба пока не началась.

— Ты стал преступником перед своей планетой. Зачем?

— Думаешь, я не прав? — спросил я рептилоида.

— Не важно моё мнение. Что теперь собираешься делать ты?

— Поговорить с дедом.

— Хорошо, — согласился счётчик. Секундная пауза — пока онуступал место деду. — Дубина!

— Спасибо, дед.