Да. Твоё отрицание лишь подтверждает факт. Тебе неприятнолишь то, что Родина, а не Земля, обладает большим могуществом. Этоединственное, что мешает тебе принять наш путь развития. Мысли не лгут, ПётрХрумов.

Я молчал — если можно сказать это о сне.

Ещё одно, будущий друг. Ты считаешь, что я скованограничениями. Что я считаю окружающее игрой воображения — и потому не проявляюсвободы воли.

Да…

Это не так. Мир — действительно игра моего воображения. Тыне можешь доказать мне обратного. Значит — это так. На этом мы закончимобщение.

Почему?

Мы приближаемся к той точке пространства, где расположенаодна из планет Тени. Первая планета, которой достигли разведчики Родины. Дальшеты можешь действовать так, как считаешь нужным. Во благо Родины. И во благоЗемли…

Меня выбросило из сна. Толчком, ударом — будто компьютеркорабля, натешившись общением, отвесил мне хороший ментальный пинок.

Судорожно вдохнув полной грудью — всё это время я почти и недышал, — дёрнувшись в кресле, я попытался собраться с мыслями.

Во-первых… уже приближаемся?

Вряд ли я проспал бы так долго сам по себе. Видимо, корабль,как и во время путешествия к Родине, счёл нужным погрузить меня, да и всехостальных пассажиров, в сон.

И за время этого сна хорошенько порылся в моих мыслях.

А во-вторых…

Нет, это вообще что-то неслыханное! Компьютер, страдающийсубъективным идеализмом! «Существую лишь я, всё остальное — мои мысли»!

Если, конечно, мне не снился сон…

Нет, это не было сном.

Куалькуа!

Я захохотал. В соседнем кресле заворочался и поднял головуДанилов. Недоумённо посмотрел на меня.

Хватит с меня такого! Два существа подряд, вторгающиеся вмоё сознание, — это уже слишком!

Я не вторгаюсь. Я наблюдаю. Для нашей расы давно уже нетнеобходимости в активной деятельности — она не принесёт ничего нового.Единственное, что мы себе позволяем, это помогать всем — всем без исключениярасам — в распространении во Вселенной. Это оказалось ценой развития — разницамежду действием и бездействием практически стёрлась. Ситуация с компьютерамиГеометров несколько иная и имеет лишь внешнее сходство с нашим поведением. Ониограничены заданными извне правилами, но считают эти барьеры собственнымрешением.

— Так что же тогда, — я не заметил, как заговорил вслух, —всё едино? Жёсткие барьеры, в рамках которых корабли Геометров считают себяразумными, и безграничная свобода, которая стёрла для вас потребность вактивности, — результат один?

Теперь на меня смотрели все. Проснулась Маша. Рептилоидвышел из транса, в котором решал абстрактные загадки мироздания.

Всё едино. Что тебе не нравится, Пётр? Ведь в конце концоввсё сводится к свободе. К свободе познания, к свободе развития. Если свободадостигнута — пусть даже в тюремных застенках, что в том плохого?

— Тогда не стоит жить, — сказал я.

— Пётр! Что с тобой? — резко окликнул меня Данилов.

А это ты решай для себя сам. Неужели ты действительнонадеешься, что будущее человечества — лишь сегодняшний день, протянувшийся ввечность?

— Не знаю…

Данилов, явно отнеся ответ к своему вопросу, переглянулся сМашей.

У тебя будет время решить…

— Что происходит, Петя? — голосом деда спросил рептилоид.

— Компьютер… компьютер корабля. — Я посмотрел на него. — Онзаговорил со мной. Ему известно, кто я.

— И что дальше? — Тельце рептилоида дёрнулось. Счётчикперехватил контроль, и я увидел, как чешуйчатая лапка потянулась к пульту.

— Не надо, Карел! Он позволил нам действовать!

— Почему?

Да откуда мне знать почему? Из-за осколков души Римера вмоём разуме? Из-за возможной пользы Родине? Машина могла и лгать — не-друзьямне обязательно говорить правду…

Запинаясь, я пересказал свой короткий разговор. Разумеется,не упоминая о беседе с куалькуа. Счётчик покачал треугольной головой:

— Я не ожидал таких необычных последствий… от простогообучения тебя языку Геометров.

— Что ты дал мне, Карел?

— Язык. Память корабля Римера.

— И больше ничего?

Счётчик и впрямь хорошо нас понимал.

— Я не уверен в реальности того, что вы называете душой,Пётр. И уж тем более — в своей способности её переносить из тела в тело.

— Может быть, хватит? — неожиданно вмешалась Маша. — Мнепредставляется важным только результат… нас не привезут под конвоем в этоттвой… санаторий «Свежий ветер». Сдохнем мы, вероятно, более необычным образом.

Я коснулся терминала. Корабль соблюдал правила игры и невступал без этого в контакт, единственное исключение — не в счёт.

Борт-партнёр, когда мы выходим в обычное пространство?

Мы находимся в обычном пространстве три с половиной минуты.

Планета Тени — она далеко?

Мы выходим на орбиту.

Что ни говори, а отсутствие перегрузок имело и свои минусы.

Это опасно?

Нет.

Нас не атакуют?

Планеты Тени не охраняются.

Чего-то я не понимал! Если Геометры так боялись Тени… мнепредставлялось всё что угодно, но только не мирная цивилизация.

— Ребята, мы уже на месте, — тихо сказал я.

— В Ядре? — Данилов покачал головой, будто заранее отвергаяответ.

— Да.

Мне казалось, что я его понимаю. Так, как мог понять толькопилот.

В нашей работе всегда было слишком много искусства. Отхрупких бипланов, от первых реактивных истребителей до «Союзов» и «Буранов» —на долю пилота доставалось то, на что не способны никакие механизмы. Не толькориск, не только интуиция, не только мастерство — требовалось ещё и сжиться смашиной. Чувствовать её, как собственное тело. Беречь, а если надо, то и нещадить — как самого себя.

В кораблях Геометров, по сути, был лишь один пилот — самкорабль. Я мог отдавать команды через терминал, намечать путь, требовать ирешать.

Но не пилотировать.

Весь наш полёт был похоронами собственной профессии. Сможетли Данилов снова сесть за пульт «Волхва» — помня, как легко скаут Геометровпротащил нас через полгалактики?