— Не за что! Дубина! Уходи отсюда, не виси в прицелах!

— Думаешь, попытаются уничтожить?

— Вопрос времени! Командуй!

Дед был не просто рассержен — разъярён:

— Совершать глупости — не преступно. А вот не доводить их доконца — преступление!

— Надо что-то делать с ними…

Я указал на неподвижные тела Данилова и Маши. Рептилоидоскалился:

— Что? Что теперь делать? Или мы снова вместе, иливыбрасывай их в вакуум! Иного не дано!

Закрыв глаза, я потянулся к разуму корабля. Не было временивести разговор. Я просто передал ему своё желание.

Ядро.

На самом деле я не рассчитывал, что это окажется так просто.Геометры бежали оттуда, и все полёты к центру Галактики могли быть подзапретом. Я настраивался на долгий спор, на словесную эквилибристику, уверенияв необходимости такого полёта для Родины. Возможно — на вмешательство Карела ивзлом компьютера.

Не может же корабль так просто согласиться!

Выполняю.

Экраны померкли, сохранив лишь бледное жёлтое свечение.Исчезла Земля, исчезли звёзды, исчез космос. К горлу на секунду подкатилатошнота.

И всё.

— Что происходит? — спросил дед. Нервозность, которую не могпередать речевой аппарат рептилоида, угадывалась в резкости вопроса.

— Кажется, мы уже в пути, — растерянно ответил я.

— И никаких приятных ощущений? Жалко… — Похоже, дед шутил. Ине иначе как от волнения. — Пётр, ты уверен? Куда мы летим — к Ядру или кГеометрам?

Время полёта — двенадцать часов шестьдесят три минуты.

Я прикинул время.

— Похоже — что к Ядру, деда.

Рептилоид закряхтел, заворочался. Потом сказал:

— Слишком просто… как-то слишком просто. Я не люблю, когдавсё начинается слишком удачно.

Я мог бы сказать, что плен, побег и разгром единственнойроссийской боевой станции — вовсе не гладкое начало. Только не до пререканийбыло сейчас.

Совсем не до пререканий.

— Дед, надо что-то делать… с ними.

Рептилоид медленно перевёл взгляд на обмякшие тела гэбистов.

— Решай это сам, Петя. Решайте это вместе с Карелом.

Секунда — и взгляд счётчика изменился.

— Они слышат нас, Карел? — спросил я.

— Да. Я блокировал только двигательную функцию.

— Освободи их.

Счётчик выдержал паузу — не размышляя, конечно, а лишьдемонстрируя мне свои раздумья.

— Ты уверен, Пётр?

— Да.

Чешуйчатая лапа небрежно скользнула по руке Данилова,шлёпнула Машу по щеке. И люди зашевелились.

Я молча смотрел, как недавние друзья и ещё более недавниевраги обретают власть над своими телами.

Данилов широко зевнул — будто человек, пробуждающийся от мирногои сладкого сна. Видимо, спазм сводил мышцы. Лицо исказилось в болезненнойгримасе.

— Сволочь ты, Петя…

Я молчал.

— Сволочь и дурак…

Данилов помог Маше присесть. Нелепо, чудовищно нелепо инеправильно было то, что четыре человека, один из которых даже не имел большечеловеческого тела, готовы сейчас сцепиться насмерть в утлой скорлупке чужогокорабля.

— Не с меня всё началось, — сказал я. Понимая, что не стоитперед ними оправдываться, не стоит хотя бы потому, что я не чувствую никакойвины за собой.

— Ты всё сломал… — тихо сказала Маша. — Всё!

Я молча дотронулся до забинтованного горла. Платок ужепромок насквозь.

Рептилоид сидел между нами — демонстративно вялый,равнодушный. И всё же он был единственным барьером.

— Что ты хочешь сделать? — опять заговорил Данилов.

— Я уже объяснял, — устало ответил я.

— Что ты хочешь сделать с нами?

— У меня нет выбора.

— Понятно. — На лице Данилова отразилось презрение.

— Вам придётся идти со мной. До конца.

— Ты хоть понимаешь — куда идёшь?

— Нет, — легко согласился я. — И никто не знает. В этом-то ився соль, как ни странно.

Повисло молчание. Ни единого звука в тесной кабинке, нималейшего ощущения полёта. Четыре маленьких куска пустоты — в великой пустоте.

— Ты совершаешь ошибку, — сказал Данилов.

Но это я уже слышал. И отвечать не стал.

— Пётр. — Маша неловко повернулась, отстранила Данилова. — Утебя течёт кровь…

— Знаю.

— Давай… перевяжу.

Вот это было совсем нелепо. Я едва не рассмеялся ей в лицо.Но Маша ждала с тем невозмутимым спокойствием, которое мне в общем-то сразу вней не понравилось.

Наверное, ничего дурного она не замышляла.

И то, что четверть часа назад руки её сжимали пульт, командас которого оторвала бы мою голову начисто, тоже ничего не меняло. Сейчас она ивпрямь была готова оказывать первую помощь.

— Перевяжи, — согласился я. Счётчик разинул пасть, собираясьчто-то сказать, но то ли передумал, то ли не нашёл аргументов.

Маша достала из кармана комбинезона медпакет. Перебраласьчерез кресло, молча развязала пропитанный кровью платок.

— Довольно серьёзно… — мрачно заметила она. — Тут хорошо быврачу глянуть.

— Не возвращаться же из-за такой мелочи? — в тон ей ответиля.

Маша хмыкнула и разорвала медпакет. Приложила к ране влажнуюподушечку, стала приматывать бинтом.

— Кровотечение сейчас остановится. Как ты это сделал?

— Куалькуа, — помедлив, сообщил я.

— Всё-таки куалькуа. — Маша кивнула. — Алари говорили, чтоэта тварь никак не будет себя проявлять после твоего возвращения. Как ты с нимполадил?

Существо внутри меня издало что-то… если мысленный сигналможно сравнить со звуком, то это было хихиканьем.

— Они любопытны, Маша. Куалькуа вступили в заговор и помоглимне лишь с одной целью… блин!

— Извини, я буду аккуратнее. — Маша застегнула застёжку набинте так туго, словно всё же собиралась меня удавить.