С лёгким удивлением я почувствовал, что от её волос пахнет духами.Резковатый, совсем не подходящий ей цветочный запах — и всё же…

— Они хотели посмотреть на мир Геометров.

— Может быть, они смотрят на него до сих пор? — жёсткоспросил Данилов.

— Может быть, — согласился я. — Честно говоря, я не вижубеды в этом.

— А теперь куалькуа хочет посмотреть на Тень? — спросилаМаша.

— Наверное. Я не вижу иных причин, по которым он стал бы мнепомогать.

Снова смешок — в самых глубинах сознания.

— Так твоё ли это решение, Петя? — Данилов поднял глаза. —Ты видишь — мы, двое здравомыслящих людей, считаем его неверным. Мы — твоидрузья. Веришь? Может быть, нам виднее? Можешь ли ты отвечать за свои мысли иубеждения? Теперь, когда в тебе — чужой?

— Вы сами настаивали на этом.

— Да, иного выхода не было. А теперь мы говорим другое.

— Дед тоже…

Данилов посмотрел на рептилоида.

— Дед?

— Я здесь, Саша. Я действительно здесь, — медленно произнёсрептилоид. — В этом вараньем теле…

— Мне хочется верить, — сказал Данилов.

— Саша, я не знаю… — Слова давались нелегко. У менядействительно не было уверенности — даже в себе самом. Не имел я больше правана веру… — Может быть, ты прав. Может быть, заряд из парализатора, ошейник совзрывчаткой — всё это проявления дружбы. Только вот видел уже я такую… дружбу.Там, у Геометров. И мы, наверное, недалеко ушли от всего этого. Совсемнедалеко.

— Ушли — или отстали? — спросил дед.

— А тут не важно направление… Саша, я одно тебе скажу, будьна моём месте геометр — он бы с тобой согласился. Сразу и без споров. Потому яи не могу так поступить.

— Ты убеждён, — тихо сказала Маша.

— Да.

Она кивнула, перебираясь на соседнее кресло, к Данилову.

— Ты загнал нас в тупик, — сказал Данилов. — Так… Петя, тыможешь поверить, что мы отказываемся от силы?

Я молчал.

— Нам всё равно не подчинить себе корабль. Без тебя, безКарела. Мы вынуждены помогать тебе.

— Хорошо, я постараюсь поверить.

— Перемирие?

Данилов протянул руку.

Помедлив, я пожал её. Никаким перемирием это не было, как вконце прошлого века не были залогом мира ядерные ракеты Штатов и СССР. И всёже…

— Когда мы прибудем в Ядро?

— Чуть больше суток полёта.

Улыбка Данилова была горькой.

— Пётр, тебя не пугает эта пропасть?

— Расстояние?

— Нет, технология. Ты отказываешься от союза с расой,способной за сутки преодолеть полгалактики.

Я только покачал головой.

Ты всё-таки бит, Данилов. Давным-давно… тем украинскимофицером или американским военным советником, что направил в атакующийштурмовик ракету. Тогда ты ещё был способен на безрассудство. Твой самолётразворачивался над тёплым вонючим лиманом, вонзался в чернеющее небо, внизуполыхал док, скрученный вакуумными зарядами в такую кашу, что сталь и бетоннаучились гореть.

И удар, встряхнувший штурмовик, оказался гибельным не толькодля самолёта. Болтаясь в воздухе над перепуганным городом, сжигая парашют, пытаясьуйти — ты терял, по капле терял что-то неуловимое. Нет, ты не разуверился вгрубой силе — как следовало. Ты ощутил нехватку силы в себе. Поверил, что правабудет всегда более сильная сила — как права оказалась ракета «skysoldier» передСУ-67 «fireshadow»…

— Это очень мало, Саша, — сказал я. — Полгалактики — слишкоммало для того, чтобы сдаться.

Данилов устало посмотрел на счётчика.

— Можешь торжествовать, Хрумов. Это и впрямь твой внук. Непо крови — так по воспитанию.

Очень странно просыпаться, когда тебя будят изнутри…

Извини, что вторгаюсь в твой сон…

Это походило на ту зыбкую грань между явью и сновидениями, вкоторых придумываются самые странные вещи, когда всё кажется удивительнодостоверным и реальным. Уже не сон — потому что я помнил побег с «Гаммы»,чувствовал боль в шее, знал, что в соседнем кресле спят, обнявшись, Данилов иМаша, а между нами «бдит» краем сознания рептилоид. И всё же не явь — какой-тосонный морок ещё окутывал разум.

Словно в сплошной темноте передо мной повисло мерцающее,говорящее облако.

Куалькуа?

Ник Ример, я должен получить объяснения.

Корабль. Электронный разум, зажатый в ловких тисках. Разум,не знающий то, что он разумен…

Я слушаю, борт-партнёр.

Ты не тот, за кого себя выдаёшь.

Это всё-таки случилось!

Меня охватил даже не ужас — а тягучее ледяное отчаяние. Такпроваливаешься, теряешь способность к сопротивлению, когда получаешь удар ссовсем неожиданной стороны. Когда выхода нет. Рыцарь поехал на бой с драконом —а не получилось. По пути ему встретился мелкий грабитель и вогнал в щельдоспехов узкий ржавый стилет. И вот лежишь, силясь поднять тяжёлый меч,предназначенный для истребления чудовищ, истекаешь кровью в своей железнойскорлупе — а случайный враг уже шарит в твоём багаже…

Я не буду тебе мешать.

Что?

Ты не принадлежишь к нашей цивилизации, — всё так же скучнои терпеливо повторил корабль, — все определяющие факторы подходят, но все онифальсифицированы. Однако…

Кажется, и машины умеют колебаться.

Однако такая ситуация не предусмотрена прямо. Ты… ты и несовсем чужой. Ты принял в себя Ника Римера. Ты — что-то новое.Непредусмотренное. Я вынужден решать самостоятельно.

Затаив дыхание, балансируя на грани сна и яви, я ждал.

Ты не желаешь зла Родине. Ты не совсем свой — и не совсемчужой. Я не имею прямых инструкций для данной ситуации. Я решаю — не мешать.

Как ты раскрыл меня?

Я спросил, уже понимая, каков будет ответ.

Мысли не лгут. Пётр Хрумов, ты понимаешь, сколько в тебе отНика Римера?

Нет. Не знаю.

Достаточно много, чтобы я мог считать тебя человеком. Тыумеешь мыслить, как мы. Ты разделяешь нашу логику — пусть и относишь её лишь ксвоему миру. Значит — ты наш.

Нет!