Тогда Коренга повернулся налево, в сторону матёрой земли,где за чередой дюн скрывались болота. Прибежище тысячных перелётных стай, чейотдалённый гомон продолжал доносить ветер.

Эти стаи одна за другой поднимались на крыло и улетали. Безособенной спешки и суеты – но непрерывно, повсюду, сколько хватал глаз. И небыло бы в том ничего странного, вот только летели они не на север, как вроде быповелевала весна, а на юг.

Коренга сразу подумал о страшном Змее, чьё скорое явлениевполне могли означать эти приметы, но вслух ничего не сказал. Промолчала исегванка, хотя наверняка подумала о том же. Мысли о скверном имеют свойствопритягивать несчастья, роящиеся по ту сторону бытия. Произнесённые вслух, онинапрямую зазывают в гости беду! Тем не менее Коренга сразу подтянул к себелетучую птицу и, отняв крылья, запрятал её в чехол. Эория вскинула на плечимешок, и они не мешкая продолжили путь в ту же сторону, куда уходила всяприбрежная живность, – на юг. Это ещё не было бегством; просто, когда речьзаходит о том, чтобы спасаться от Змея, спешка поднимается нешуточная! Ногалирадскому мошеннику[38] пережитые злосчастья, по-видимому,подарили слишком тонкий нюх на опасность. От него не укрылось начало всеобщейвстревоженности. Он приблизился к тележке Коренги неуверенными движениямисобачонки, привычно ждущей пинка, и тихо спросил:

– Добрый господин мой… не прогневайся… что-тослучилось?

– Пока ничего, – сказал Коренга, думая, как быизбежать прямых упоминаний о Змее. – Нам лишь кажется, что с моря можетпасть превеликое ненастье, и мы прибавили шагу, чтобы с ним по возможностиразминуться.

Тут же оказалось, что он сильно недооценил осведомлённость«живого узорочья». Оборванец был явно наслышан о прохождениях свирепого Змея.Серея лицом, он оглянулся на море, хотя там по-прежнему ничего не было видно,потом то ли всхлипнул, то ли вскрикнул – и пустился бежать.

Если до этого времени молодой венн ещё гадал про себя, он лисрезал у Шанявы кошелёк или другой кто, тут уж никаких сомнений у него неосталось. Он помнил, с какой невозможной быстротой улепётывал на торгузамеченный вор. Увидев такое раз, не скоро забудешь, а увидев вдругорядь –тотчас вспомнишь. Крадун понёсся вперёд так, словно за ним погнались снемедленной смертью. Бдительный Торон поставил торчком уши и направился былоследом.

«Куда бежит, почему? Не стибрил ли чего из хозяйскойтележки?..»

Коренга отозвал его, коротко и повелительно свистнув.

«Бежит себе и бежит, не наше дело куда».

А сам неслышно вздохнул, до чего ладно и здорово работали украдуна ноги. Как легко они переносили его через дождевые промоины в песке,через которые Коренге даже на колёсах трудно было перебраться без помощиТорона! Завистливо поглядывая на удиравшего вора, молодой венн ждал, что приподобном разгоне тот скоро выдохнется и пойдёт шагом, а то вовсе упадёт безсил, но нет. Оборванец бежал и бежал, пока не сделался маленьким пятнышкомвпереди.

«Пропадёт в одиночку-то… – подосадовал Коренга. Потоммысленно махнул рукой: – Не дитя малое. Сам отъединиться решил, не гнали его!»

Вскоре после этого с неба начало пропадать солнце.

Нет, его не закрыли тучи, поднявшиеся из-за горизонта,никаких туч не было ещё и в помине. Небо просто начало утрачивать глубокуювесеннюю синеву, выцветать, словно подёргиваясь серой дымкой далёких пожаров.Вот оно стало блёкло-голубым… а потом и вовсе белёсым. Тусклая пелена всёуплотнялась, пока на земле не растворились все тени, а небо не превратилось вматовый купол, на котором не угадать было положения солнца.

Одновременно стал затихать ветер. Его ровное упругое дыханиесменилось неравномерными вздохами, приходившими то с одной, то с другойстороны… И наконец улеглись даже эти последние вздохи, и воцарилась тишина,которую нарушал только равномерный говор прибоя. Глухо и жутко звучал он,лишённый привычных подголосков – шума ветра и криков чаек, поссорившихся из-закуска.

Коренга оставил праздно прикидывать, насколько дальше успелибы они с Эорией уйти на юг, не затей он дурацкую потеху с летающей птицей. Онподъехал к сегванке и проговорил, вкрапляя свои слова в ритм дыхания,подчинённый движению рычагов:

– Знай я с самого начала, что ты кунсу дочь, а не сын,я бы нипочём не сказал ему, будто он не сумел испечь доброго горшка. Госпожа,ты тверда душой и неутомима в дороге, но всякий груз проще катить, чем нести.Мы пойдём гораздо быстрей, если ты положишь свой мешок ко мне на тележку ибудешь присматривать, чтобы он не упал!

Эория сдула со взмокшего лба прядь светлых волос и хмуроответила:

– Тебе-то что за беда? Если можешь быстрее – езжай себевперёд!

– Об этом не стоило бы даже упоминать, госпожа, –смиренно возразил Коренга. – Твой батюшка отправил тебя на берег вместе сомной и тем самым вверил моему покровительству и защите. Срам неизбывный был бымне поступить так. как ты велишь!

Услышав такое, сегванка едва не споткнулась, но потомпрыснула и расхохоталась – в первый раз за целые сутки. Видно, слова опокровительстве и защите до такой степени рассмешили её, что она даже раздумалаоскорбляться. Приостановившись, она переложила заплечный мешок на задний щиттележки и пошла рядом, придерживая его рукой. Коренга сразу почувствовалдобавочный груз. Подбежал Торон и с готовностью впрягся в работу. Коренганакинул петлю поводка на особо устроенный деревянный крюк, продолжаяраскачивать рычаги. Спустя некоторое время ему показалось, будто сегванканачала незаметно подталкивать тележку в корму.

– Что это ты меня всё госпожой называешь, венн? –спросила она погодя. – Это оттого, что я дочь кунса, а ты худороден? Илиоттого, что я мечом опоясана?

– Твой отец – могущественный воин и по праву принимаетпочёт, надлежащий вождю, – сказал Коренга. – Но моя вера учит чтитьвсякую женщину, усматривая в ней если не мать, то жену либо сестру… или вовседочь, если годами мала. Не мужчина, кто не умеет воздать уважение той, что возвысилаего до себя, встретившись на пути!

Что касается худородства, он легко мог бы потягаться сЭорией в перечислении предков. Другое дело, в подобном состязании Кокориномусыну следовало быть весьма осмотрительным, так что молодой венн благоразумно смолчал.

Эория фыркнула.

– Так неужто правду бают про вас, веннов, будто бы ираспоследнюю нищенку станете для начала приветствовать, точно наследницу десятикунсов?

– Именно так, госпожа, – ответствовал Коренга.Подобный разговор с ним заводили не впервые, и чем дальше уходил он от родныхлесов, тем чаще это случалось. – Нам от пращуров велено знать всякуюженщину благородной, добродетельной и прекрасной… – Он перевёл дух идобавил: – Пока она не окажет обратного.