– ...Тогда вы вне подозрений. Соединив показания дамы сфермы, которые она уже дала нашему патрульному, и медицинское заключениеэкспертов, мы почти можем быть уверены, что Хомера убили между часом и тремя вночь на первое июня. Его забили насмерть его же протезом.

– Святой Боже, – прошептала Лиз. – И вы думали, что Тад...

– Пикап Хомера был найден через двое суток на парковочнойстоянке около закусочной на участке I-95 в Коннектикуте, совсем близко отграницы штата Нью-Йорк.

Алан сделал паузу.

– Там было полным-полно отпечатком пальцев, мистер Бомонт.Большинство относились к Хомеру, но были и отпечатки преступника. Некоторыепросто отличные для идентификации личности. А один прямо-таки как слепок спальца поскольку этот негодяй вытащил жвачку изо рта и придавил ее к приборнойдоске автомобиля. Она там и присохла. Но самый лучший отпечаток был назеркальце заднего обзора. Он смотрелся прямо как цветной оттиск в картотекеуголовного розыска. Только вместо краски здесь была кровь.

– Тогда почему же все-таки Тад? – Требование объяснитьсязвучало в голосе Лиз все более настойчиво. – Была ли эта вечеринка или нет, каквы могли подумать, что Тад...

Шериф посмотрел на нее и сказал:

– Когда служащие A.S.R. и I. ввели эти отпечатки в ихкомпьютеры, машины выдали информацию о вашем муже. Если быть точным, они выдалиотпечатки пальцев вашего мужа.

Какой-то момент Тад и Лиз могли только молча смотреть другна друга, оцепенев от неожиданности. Затем Лиз сказала:

– Это была ошибка. Несомненно, люди, работающие с этимивещами, могут совершать ошибки, время от времени.

– Да, но они редко ошибаются столь сильно. Конечно же, естьсвои трудности и неточности в сфере идентификации людей по отпечаткам пальцев.согласен. Любитель детективов, выросший на чтении и просмотре фильмов типа«Барнаби Джонс» думает, что дактилоскопия – это точная наука, но это не так.Однако компьютеризация позволяет восстанавливать и сопоставлять огромныемассивы информации при сопоставлении отпечатков, и в этом случае мы имели чрезвычайночеткие оттиски пальцев. Когда я говорю, что это были следы пальцев вашего мужа,я отвечаю за свои слова. Я видел оттиски с компьютера и эти отпечатки. Эта паране просто очень схожа.

Он повернулся к Таду и пристально посмотрел на него своимиголубыми холодными глазами.

– Эта пара абсолютно идентична.

Лиз застыла с открытым ртом, а сидящий на руках материУильям начал плакать, и вскоре к нему присоединилась Уэнди.

Когда дверной колокольчик зазвонил в четверть восьмого в тотже вечер, дверь снова пошла открывать Лиз. Она уже успела уложить Уильяма впостель, а Тад все еще занимался этой тяжелой работой с Уэнди. Все книгиутверждают, что родительское искусство не имеет какой-то зависимости от полародителя, но Лиз сильно сомневалась в истинности этих утверждений. Тад оченьстарался, делая все тщательно и ревностно, но был слишком медлителен. Когда онухаживал за ней и даже в церкви во время их свадебной церемонии, Тад непроизводил такого впечатления, но когда пришло время ежедневного укладыванияблизнецов в постель...

Уильям был вымыт, переодет во все чистое, упакован в зеленыйспальный мешок и восседал в кровати. Тад тем временем пытался завернуть Уэнди впеленки (и Лиз заметила, что ему не удалось смыть все мыло с волос Уэнди, нопосле недолгих сомнений она решила, что день уже кончается, и она это сможетлучше сделать завтра, ничего не говоря мужу).

Лиз прошла через гостиную к наружной двери и выглянула вбоковое окошко. Она увидела шерифа Пэнборна. На этот раз он был один, но этомало ее успокоило.

Она повернула голову назад и позвала мужа:

– Он вернулся! – В ее голосе ясно слышались ноты тревоги.

Последовала долгая пауза, и наконец Тад появился у двери проемаиз дальнего конца дома. Он был босиком, в джинсах и в белой тенниске.

– Кто? – спросил он странно тихим голосом.

– Пэнборн, – сказала она. – Тад, ты в порядке? – На руках унего сидела Уэнди, закутанная в пеленку, но ее руки были свободны, и девчушкаводила ими по лицу Тада... За то короткое время, когда Лиз оглядывала мужа, онавдруг ощутила, что далеко не все у него в порядке.

– Я о'кей. Впустим его. Я сейчас одену ее. – И прежде чемЛиз ответила, он быстро вышел с ребенком на руках.

Между тем шериф Алан Пэнборн по-прежнему терпеливо стоял наступеньках снаружи дома. Он заметил, как выглядывала Лиз из окошка и не сталбольше звонить. У него был вид человека, любящего носить шляпу для того, чтобыможно было ее подержать в руках и даже иногда помять немного.

Медленно и совсем без приветственной улыбки она сняладверную цепочку и впустила шерифа в дом.

Уэнди была возбуждена и полна веселья, что делало еетрудноуправляемой. Таду удалось, наконец, засунуть ее ноги в спальный мешок,после чего он перешел к рукам. Она старательно отбивалась и ухитрилась схватитьего за нос, весьма больно и очень крепко. Он взвыл от боли вместо обычногосмеха, что вызвало огромное изумление Уэнди, вытаращившейся на отца со столикадля пеленания. Он взялся, наконец, за молнию, шедшую с низа левой ноги до самойгорловины спального костюма, затем вдруг остановился и вытянул свои руки. Онидрожали. Это было мелкое подрагивание, но оно было.

На что ты уставился? Или ты опять ощущаешь вину?

Нет, не вину. Он почти желал бы ее чувствовать. Дело было вдругом, он получил еще один удар сегодня, в день, когда этих ударов былослишком много для него.

Первый нанесла полиция со своим странным предположением иеще более странной уверенностью. Затем этот странный пронзительный свистящийзвук. Он не знал, что это такое, но был уверен, что уже был знаком с этимизвуками ранее.

После ужина это снова повторилось.

Он поднялся в тот вечер в кабинет проверить свои записи дляновой книги «Золотая собака». И вдруг, когда он склонился над листом рукописи,чтобы внести небольшие исправления, звук заполнил его голову. Тысячи птиц,пищащие и чирикающие одновременно, и у него возникло четкое представление отех, кто именно этим занимается.

Воробьи.

Тысячи и тысячи воробьев, облепившие крыши и телефонныепровода, как это делают полевые воробьи ранней весной, в марте, пока еще лежитпоследний снег на земле в грязных маленьких желобках и канавках.

– Ох, снова пришла эта проклятая головная боль, – подумал онв отчаянии, и тот голос, которым была произнесена эта мысль, голос испуганногодо смерти мальчика, был тем отпечатком, который давно хранился в памяти Тада.Ужас сдавил его горло и, казалось, медленно сжимал его виски ледяными руками.