Старик прошептал:

– Твои сверстники еще голубей гоняют да девок насеновал тащат… Тебе же быть великим князем! Ты знаешь старину, чтишь старших,знаешь покон… Сядь ближе, я расскажу тебе…

Владимир следил краем глаза за новгородцами. Они входили вгорницу и выходили, брали разные вещи. На него посматривали с теплотой, дажебоярин Стойгнев взглянул пару раз со странным интересом.

Старик заснул на полуслове. Голова упала набок, изполуоткрытого старческого рта выползла струйка слюны. Перебарывая брезгливость,Владимир сказал теплым голосом:

– Крепкие люди в Новгороде. Такую дорогу да в такомвозрасте… Киянам и молодым не каждому под силу.

Стойгнев расхохотался:

– Мы – люди северные. К трудностям привычные. Кремень,а не люди. А ты понравился нам… княжич. Совсем не такой, как твои братья.

Хотя он назвал его княжичем с усилием, но все же назвал. УВладимира камень свалился с души, но тревога подступила с острым ножом к горлу.Надо продолжать, теперь надо продолжать!

Он смущенно потупился и развел руками:

– Какой есть, не взыщите…

Стойгнев покровительственно похлопал по плечу:

– Понравился, всем понравился!

Хлопнула дверь, вошел Годовит. Тяжелый, грузный, он прошагалвдоль стены, половицы жалобно скрипели. Раздраженно сбросил на лавку широкийпояс, почесал вспотевшее место:

– Сумасшедший город! А мух сколько… Дерьма много, аубирать некому.

Похоже, под дерьмом имел в виду нечто другое, но Стойгнев иЦветослав промолчали. Бразд прогудел:

– Цветослав, сходи за Гонтой. Он в трех соснахзаблудится, хотя здесь и сосны… тьфу!.. у меня нос толще.

Стойгнев увидел внимательные глаза Владимира. Тот нерешительноулыбнулся:

– Я вижу великого боярина и воеводу… но не могувообразить себе… прости… тебя в детском облике! Так и вижу, как ты, зело силени грузен, лезешь, как кот, на дерево, дабы разорить птичье гнездо, но шелковаяперевязь за сучья цепляется, меч по ногам бьет, узорные сапоги по корескользят… да и пузо… гм…

Стойгнев гулко расхохотался. В дверь заглянули испуганныелица, привлеченные таким звериным ревом. Стойгнев жестом велел им исчезнуть.

– Ну и ну, – сказал он, вытирая слезы. – Этоя с пузом? Да знаешь, каким я был до шестнадцати лет? Соплей перешибить можнобыло. Весь как соломинка!.. А уж по деревьям лазил, как по земле бегал!..Бывало, на самую верхушку взлезу, куда и галка боялась садиться – обломится. Ая сидел, не падал! А ты говоришь, пузо!.. Хо-хо… А с шестнадцати начал мясомобрастать, скоро мне для кулачного боя во всей округе нельзя было найтипоединщика… Где силой не брал, так увертливость помогала… А дальше и выучкапришла, да и силы прибавилось…

Он внезапно оборвал речь, раскрасневшийся и довольный, островзглянул на молодого парня:

– Ох и хитер ты, хлопец! Сам же знаю, всякий старыйпень обожает детство вспомнить. Хлебом не корми – дай про ранние годырассказать. Сам таких ловил на крючок, а теперь ты меня за губу подцепил… О-хо-хо,молодчага, не ожидал! Люб ты мне, скажу по правде. Зрелый в тебе ум ипонятливость зрелая. Те два княжича, между нами будь сказано, тебе и в подметкине годятся, хотя за ними наставники по пятам ходят, тиуны всему обучают!

Владимир сказал медленно:

– Но им уже даны княжества.

– Что делать, – развел руками Стойгнев. – Нато воля великого князя.

Владимир ощутил, что сердце забилось, как птица в силках.Дыхание стало горячим, словно в груди разгорелся горн, где накалялось железо.

– А воля вашего града ничего не значит?

Стойгнев объяснил терпеливо:

– Нам Святослав князя не даст. Земля наша бедная,северная, на княжество не тянет. Да и город мал. К тому же Святослав ужераспределил сыновей, если ты говоришь верно. К нам идти некому.

Это был миг, ради которого он жил, и сейчас плечи самивыпрямились, грудь подалась вперед, он даже стал выше ростом. Сжимая невидимойрукой яростно бьющееся сердце, взглянул в глаза старейшине новгородских купцов:

– Есть.

Стойгнев в великом удивлении поднял усыпанные серебром брови.Глаза смотрели остро, но с непониманием.

– Кто?

– Я.

Услышав разговор, к ним повернулись Бразд, Годовит,Громодар. Владимир физически ощутил их острые взгляды. Тень неудовольствияпробежала по лицу Стойгнева. Он уже поднял руку, намереваясь отослать неразумногоробича прочь, но тот заговорил горячо, торопливо:

– Да, я сын рабыни! Потому мне княжества не дадут, но ивам не дадут князя в вашу бедную северную землю… Пойми, боярин, если мнеполучить бы княжение в Новгороде, то это важно для вас сейчас… и еще важнеебудет потом! Сейчас, потому что часть дани станете оставлять у себя насодержание своей дружины… новгородской, а не киевской, а на потом… потому что,получив в князья хоть и сына рабыни, но все же сына Святослава, вы в другой разсможете требовать князя уже по праву. Высокорожденного! Подумайте о судьбе иславе Новгорода! Разве для этого не стоит рискнуть вызвать гнев великого князя?

Он говорил с жаром, настойчиво. Теперь путь к отступлениюбыл отрезан. К вечеру во дворе уже будут знать о его притязаниях. А к утру егов лучшем случае найдут с перерезанным горлом или утопленным в ближайшем пруду.А в худшем – посадят на палю или подвесят за ребро на крюк, чтобы другимнеповадно было.

Стойгнев задумался, Годовит сопел и хмурился. Браздсожалеюще покачал головой:

– Святослав нам никогда не даст князя. Никакого. Нивысокорожденного, ни самого последнего раба. Новгород слишком мал, беден. Тогдабы каждое село захотело стать удельным княжеством!

Стойгнев и Годовит наконец кивнули, на Владимира смотрели сжалостью. Он видел, что они тоже знают его дальнейшую судьбу.

Он перевел дыхание, сказал с заледеневшим сердцем:

– Есть способ.

– Ну-ну, – подтолкнул Кресан.

– Новгород не только мал и беден, но и далек.

– Святослав это знает. Ну и что?

– Он далек от Киева, зато близок к свеям, еще ближе кОттону… Надо продолжать?

Кресан беспокойно задвигался. Все повернулись к нему.Оказывается, старец уже не спал, слушал. Короткий сон освежил, глаза сверкалинеукротимо, а костлявые пальцы с силой сжимали подлокотники кресла. Стойгнев идругие бояре почтительно ждали слов старца. Тот нетерпеливо махнул рукой,отсылая гридня, что ввалился в горницу. Годовит проводил того до дверей и заперна засов.

– Отец спешит на брань, – сказал Владимир, онникогда так часто не называл Святослава отцом, как никогда не называл Ольгубабушкой, а Игоря дедом. – Там его война, там вся его жизнь. Ему нужно,чтобы на Руси в его отсутствие было спокойно. Помните, как разъярился, когдапеченеги подступили к Киеву? Ему пришлось прервать войну в Болгарии, срочноявиться под стены Киева, прогнать печенегов и лишь потом снова возвращаться напрерванную брань… Если ему пригрозить…