пасмурность — все странно пронизано ярким, точно предвесенним светом; с высокого снежного холмика у шоссе понял причину: на юге, между горизонтом и краем пелены, закрывающей небо, полоса бледно-зеленого и светозарного чистого небосклона, медленно растущая; видно будет солнце.

Дома долгое ожидание обеда сквозь клонящие в сон «вливания». Разбросанное, дерганое состояние, вероятно, от всех ожиданий и отчасти от утомления (?) вчерашней записью. <…>

После «вливания» с 5.30 до 7 сон. Долго лежал с «тяжкой» кровью, смутными томлениями (между прочим, с точки зрения общего состояния добрый знак), и темными, и светлыми. После ужина сел писать отзыв Генслеру и письмо Пономареву. Щербачев вторично со вниманием притащил котенка… Наташе плохо, [температура] 37,2 и очень трудно дышит. Текут слезы: «Не могу всю жизнь болеть…»

Писал, включая «сегодняшнее», до 12 часов ночи. С глубокой радостью вновь жду завтра Жайку.

28 января.

После массажа и гальванизации внизу. Со Щербачевыми пошли встречать Колю [Черкасова] и Лютика.

Метель, сильный мороз, резкий ветер. Все кругом во мгле крутящегося мелкого, сухого снега. Снегирек на обочине шоссе, со своим голоском… Прошло несколько машин, дровней с лошадками. Наших — нет. Вернулись. После обеда кино! Часок между обедом и кино у Наташи, которой очень плохо. У себя неприкаянно и беспокойно (из-за неприезда). Как-то изнутри уцепился за кино. Кроме того, обрадовала именно «Серенада солнечной долины», т.к. уже знал, какое «удовольствие» и от чего получу.

Сочетание аудитории и действия на экране. Наташа на носилках, с пронзающе огромными глазами и сломленностью раненого зверька, маленькая, просветленная страданием… На секунду представил себе Лютика на ее месте… мысленно скорей отогнал. Избави, сохрани Господь… Да благо ей будет и да долголетна будет на земле…

Как всегда в этих зарубежных картинах — манящее неизведанное; навстречу ему неистраченные, неиспользованные грани существа тянутся, как в Мечту, вырастая до соревнования с главным и даже застилая его сомнением. Уж больно разителен контраст хотя бы уже указанной аудитории и изображений, да еще субъективная текущая ситуация вообще и в частности (убогость внешняя заставляет предположить и такую же внутреннюю). По размышлении <…> объективным остается только! возраст и физически непоправимые изменения тела (волосы, зубы и пр.). Такие, которые даже при неожиданной возможности воспользоваться, даже при полном сознании истинного соотношения всех ценностей… уже «не дадут пить из чаши той», так как из нее пить было бы можно и надлежало бы в минувшем.

И оттого стало глубоко грустно, а на фоне неприезда Лютика — и томительно. Оделся — и вышел после ужина в снег и метель. <…>

30 января.

В полной мере растительный день: лежание с дремами и пробуждениями (градусник, лекарства, завтрак, затопление печки). Мокрые дрова нипочем не горят, топил сам до обеда, украл несколько полешек и все-таки добился хоть небольшой кучки переливающихся, струящихся, звонких, шуршащих жаром угольков. Дочитал Пришвина. Коля [приехавший Черкасов] — на свои заветные темы, когда еще лежал. После обеда прогревание; за окном все еще снегопад. У себя массаж. Потом чтение «Юдоли» Лескова; приход Коли. Марианна была тогда, в 25-м году, на 4 года моложе (!) нас, теперешних: Коли, меня, Лютика. Разговор в связи с периодом «зверя» и вообще моего вторжения и разрушения мной, хотя и абсолютно без «зла», скорей наоборот, ибо все шло во мне от правды и непосредственности, без учета чего-либо привходящего. Что и получилось, как зло для них: всей жизни ее [Марианны], М<аксимилиана>, Г<алочки>…

После ужина втроем налево по шоссе, до выхода тропки и обратно. Темно; видно завеса туч толще, чем в предыдущие ночи; все идет снег; ложные тени; фары машин в идущем снеге, точно бледное зарево.

Об обликах деревьев: горделивая осанка лип (вознесенные, стройные, с аккуратной густой кроной деревья придорожной аллеи); ель — хранительница тайны земли; склоненная, прислушивающаяся завороженность больших берез; воздетость сосен и т.д. Причем общий образ дерева, его графика совпадает, по-видимому, с реальным соотношением дерева с окружающим; например ель, которая никак не воспринимается как устремленная, а как бы «установленная» и которая действительно служит укрытием в своих распростертых шатром ветвях для потаенной ночной жизни существ земных. Кроме того, схема: ↑ — копьевидная, охраняющая, наименее «возносится», по сравнению с сосной, обычно имеющей схему обратную: Y. Конечно, это не правило, и очень много смешанных обликов деревьев, и одни и те же породы часто «выражают» разное, но все же можно о них что-то сказать в этом смысле «персональное». Как лесник о них говорил по поводу их «голосов», нечто о «выразительности» дерева и о совпадающих с этой выразительностью реальных соотношениях ночного мира.

После прогулки немного чтения и в 12.30 — сон.

31 января.

Наконец-то (на десятый день) наступило расторможение и вступила в свои права способность спать, сколько хочет и как хочет организм. После побудок и после завтрака спал еще два часа крепчайшим сном; стало сразу «бодрее и радостно». Воистину, качество сна решает физическое благополучие организма, у меня так особенно. <…> С 2 час. до 3.30 втроем направо, в сторону Песочной. Перлы Щербачева: вчера — «брамсы и бетховены» (по поводу французской музыки); сегодня — «стиранье в порошок» Европы и т.п. Вероятно, мы ныне ничтожностью данных, скажем, об ассиро-вавилонской культуре обязаны неким персам, которые в свое время (в те времена) рассуждали à la Щербачев… И видимо, такая его «отечественная» платформа не есть только его нынешний загиб — это явствует из некоторых рассуждений его из времен юности 1914 года и т.п. После обеда электромассаж. Появление Коли [Черкасова] и недоумение [его] по поводу трещащей печки (1) Появление Щербачева с котенком — его кормление. Увы, бедняжка киска, видимо, подвергался эти дни «сильным впечатлениям» от кого-то из «хрестиян», т.к. боится ног, сжимается при виде приближающейся руки, отбегает даже от блюдца с молоком и пр. Это вызывает тем большую жалость и сочувствие, что он очень смышленый и видно, как на протяжении малого времени он поддается на убеждения и усваивает обретенную безопасность и как бы даже проявляет некую благодарность; да и мал больно: весь-то граммов на 200; лапки крохотные, черепушка со спичечную головку и глаза совсем ребячьи, хотя весьма и весьма наблюдающие и на все любопытствующие. Можно было бы из него воспитать хорошего «вумника», но, вероятно, судьба его дичковая, воровская и неприютная: опыт жизни предвидится сугубо односторонний… жаль очень малыша. Весь-то как комок и косточки как у курицы…

Ну, словом, улеглись мы с ним и спали с 5 до 7 час. (!), когда разбужены