Сейчас свидетельница улыбалась, и лицо у нее было совершенносчастливым.

— Скажите, — спросил Максим Вавилов, вложив ввопрос всюязвительность, на которую только был способен. — Вы, уважаемая, не родственницаИешуа из Назарета, который называл кентуриона Крысобоя «добрый человек»?!

— Вы образованный, — сказала она с уважением. — А почему вывспомнили про Крысобоя?

— Потому что вы говорите, что здесь все отлично и все людиочень милые.

Она пожала плечами.

— Да ничего здесь нет отличного, — объяснила Катя серьезно,— это же понятно. Но они спасли мне жизнь, эти люди. Просто так, ни за что.Даже не за деньги. Взяли и спасли. Поэтому на все остальное можно не обращатьвнимания, понимаете? Конечно, они.., грубые и неприятные, но у них тяжелаяработа. И именно они спасли мне жизнь.

Она подумала немного и добавила назидательно:

— Нужно уметь быть благодарным.

Максим пожал плечами.

Так всегда говорила его мать.

Нужно уметь быть благодарным. Наша жизнь в миллион раз лучшежизни среднего человека — мы здоровы, хорошо образованы, у нас есть дело илюбимые люди. Это очень много, Максим, а ты все время недоволен — собой, отцом,работой, системой!.. Это не правильно. Нужно уметь быть благодарным!..

— Там тепло? — вдруг спросила Катя, перебив его мысли.

— Где? — не понял Максим Вавилов.

— На улице.

— Жарко, — ответил он. — С утра было двадцать семь. Такойжаркий август!..

— Я все никак не могу привыкнуть, что уже август, — сказалаКатя. — Мне все кажется, что июль.

— Это потому, что вы в больнице столько времени провели, —заметил Максим Вавилов глубокомысленно.

— Да, слава богу, что выписывают, — согласилась она. — Мне ик бабушке надо, и вообще домой. Вот только экзамены я не сдала. Зря стольковремени в Москве пробыла.

— Вам так зачтут, — пообещал Максим Вавилов. — Мы позвоним,и вам зачтут.

Она засмеялась странным смехом, как будто завсхлипывала.

— Да что вы! Конечно, не зачтут! Вы не знаете телевидения!

— Да вас чуть на тот свет не отправили!

— Ну и что? Это никому не интересно! Сдал — молодец. Не сдал— до следующего раза. И не видать мне повышения.

— Да вы господу молиться должны, что он вас из милости своейв живых оставил, — возмутился Максим Вавилов. — А вы все только проповышение!..

Катя Самгина посмотрела на него.

— Я молюсь, — сказала она просто. — Только в повышении тоженичего плохого нет.

— Нет, — согласился Максим Вавилов и понял, что совершеннозапутался.

Какая ему разница, будет у нее повышение или нет? Сдаст онасвой экзамен или не сдаст?! Это не имеет никакого значения! Имеет значениетолько, что она уедет в Питер, и он так и не поймет ничего в этой дьявольскойистории!

— А задержаться в Москве вы не можете? В интересахследствия?

Она пожала плечами. Застиранный халат пусто шевельнулся наней.

— Да мне и жить негде. Хозяйка меня давно потеряла,наверное. Я ей даже за июль не заплатила! И где мои вещи, я не знаю. И денег уменя нет. Мне зарплату так и не дали.

— Значит, нужно поехать и получить зарплату, — раздраженносказал Максим Вавилов.

— Я получу, — как бы оправдываясь, заверила ЕкатеринаСамгина, питерская журналистка. — Только.., потом. Сейчас у меня сил нет. Как яна телевидение поеду в таком виде?! Мне теперь только водолазки носить,горло-то у меня.., и в эфир в таком виде нельзя. Мне заведующий отделениемсказал, что, наверное, придется операцию делать на горле, только все этонедешево, а у меня бабушка. Впрочем, должно быть, вам это не слишком интересно.

Он вздохнул.

Почему женщины такие дуры?! Почему ее интересует шрам нагорле и совершенно не интересует, кто именно на нее покушался?!

— Екатерина Михайловна, — начал он серьезно. — Вы понимаете,что вам нельзя домой? Человек, который пытался вас убить, узнав, что вы живы,непременно попытается сделать это снова?! И если на вас не будет сюртука илибронежилета, он вас обязательно убьет.

— А куда мне можно, Максим?.. Не знаю, как ваше отчество.

— Петрович.

— Куда мне деваться, Максим Петрович? Если только в тюрьмувы меня посадите, чтобы на меня там никто не напал!

— В тюрьму не посажу. Прокурор санкцию не даст.

— Вот видите. Кругом проблемы. Даже в тюрьму не попасть!..

Она улыбнулась, и он улыбнулся тоже, и со страхом,скрутившим сердце, вдруг подумал, что она — не крокодил.

Она человек.

У нее бабушка, Питер, порванное горло и невыданная зарплата.

Она — человек!..

И что теперь ему делать?..

— Так, — сказал он и посмотрел на ее профиль, очерченныйсолнцем, падавшим из окна, до половины закрашенного краской. — Но если япридумаю, куда вас деть, вы сможете еще на недельку задержаться в Москве?

Она глянула на него.

— Вы шутите?

— Нет. Я должен найти человека, который на вас напал, ипонять, как он связан с трупом. Да мы, черт возьми, так и не установили, ктотакой этот труп! Примет нет, и заявлений о пропаже людей никаких непоступало!..

Катя пожала плечами:

— Я не знаю. Мне бы бабушке позвонить… Она уже оченьпожилая, и не все помнит, но я должна. И Нине Ивановне, это сиделка, она каждыйдень к ней приходит. Она мне, наверное, сто раз звонила, но я не знаю, где мойтелефон.

— У меня, — признался Максим Вавилов. — Мы его изъяли, когдавас нашли в подъезде. Проверяли номера.

— В моем телефоне?! — поразилась Катя. — Зачем?!

— Мы же не знали, кто вы! Свидетельница, соучастница,сообщница!..

— Да нет, — сказала она. — Я не сообщница.

И в этот момент, в этот самый момент, когда она так сказала,он вдруг принял решение.

Впрочем, не вдруг. Все и так было ясно, и он знал, какоеименно решение напрашивается само собой, и оно, это решение, как будто стояло всторонке и ждало, когда до него дойдет дело.

— Я вас заберу и отвезу к себе на дачу, — заявил онрешительно. — Там никого нет, и вы просто отдохнете. И вы там будете вбезопасности. В таком виде вы и до метро не доберетесь, не то что до Питера!