И я, подумала Надежда горестно. И я так же. Состарюсь,пожухну, стану трухлявой старухой. Буду сидеть на холодной крашеной скамейкенад Невой, кутаться в куцую каракулевую кацавейку, и озноб будет пробирать менядо костей, и я никогда не согреюсь, потому что никому не нужна, и вместо кровиу меня в жилах — тяжелая свинцовая невская вода!..

— Простите меня, — сказал кто-то рядом с ней. — Я не долженбыл вас провоцировать!..

Человек говорил на странном языке, кажется, не на русском,но Надежда почему-то его понимала.

Он пошел рядом с ней, и вдвоем они перешли дорогу исосредоточенно перелезли через парапет Адмиралтейского сада. Сначала полезлаона, а потом и он, сообразив, что именно нужно делать.

— Все правильно, — сказала Надежда этому человеку. — Всесовершенно правильно. Я ему не нужна. Он даже испугался, когда я позвонила, исовсем не хотел со мной разговаривать.

Идущий рядом молчал.

Они миновали угол Адмиралтейства и вышли на открытоепространство, откуда уже было видно Неву, и памятник Петру Первому, и всюпраздничную ширину набережной, по которой гуляли нарядные люди.

— Почему вы не говорите — «я же вас предупреждал»? —спросила Надежда.

— Потому что… — тут он сказал какую-то непонятную фразу,которую она перевела как «лежачего не бьют».

— А мне все равно, что вы обо мне думаете, — продолжала она.

Ее горе искало выхода и, кажется, уже почти нашло. Выход —немедленно оскорбить, унизить, растоптать этого американца, такогоцеллулоидного, такого самоуверенного, такого здоровенного.

Через заборы он прыгает, ишь ты!.. А как колонны стоят, непонимает!.. Монферан — русский инженер, чудо русской мысли!.. Надо же!

Она остановилась, и он остановился тоже.

— Я просила вас убраться куда-нибудь, — начала Надеждадрожащим голосом. — Я не готова делить с вами свои проблемы! Вы кто?! Вы никто,американский боевой слон! Зачем вы пошли со мной?! Кто вас просил?! Я не желаюперед вами унижаться!

Должно быть, она кричала громко, потому что люди, сидящие налавочках, оборачивались и вытягивали шеи, но ей было на это наплевать.

— Я не хочу вас видеть! Я никого не хочу видеть!! Вы можетеэто понять или нет?!

— Я все понимаю, — отвечал американец сдержанно, — но япрошу вас, говорите тише.

— Я не желаю говорить тише! Softly loud! Я хочу, чтобы вынемедленно убрались вон отсюда! Прямо сейчас!

Она кричала по-английски, и он отвечал так же, и, вероятно,их приняли за парочку чокнутых иностранцев, которые приехали в Питер, чтобывесело провести время, да вот неожиданно поругались посреди улицы!..

Она не успела сообразить, что произошло, но тут ее сильнотолкнули. Так сильно, что она сделала судорожный шаг назад и повалилась награвий. Кисть хрустнула, и боль, острая, как штык, прошла через руку ивонзилась в мозг. Она взвизгнула и правой рукой перехватила левую, которуюпроткнул штык.

— Держи! — закричали откуда-то. — Держи-и! Убегаю-у-ут!

— Ты смотри, что делается!..

Убегали какие-то двое с ее сумкой. Надежда видела, как онаболтается на ремне, и тот, кто украл, на ходу деловито перехватил сумкупоудобнее.

Господи, сумка! В ней все — ключи, паспорт, права, записнаякнижка, кошелек, все на свете!

Неуклюже, держа на весу руку, она перевалилась на колени иподнялась, чтобы мчаться за грабителями, которые, конечно же, были уже далеко,куда там мчаться!

Грязной рукой она вытерла нос, с которого капали то лислезы, то ли сопли, то ли кровь.

Пусть бы деньги, пусть все, что угодно, но только не ключи ине документы! Ведь чтобы все это восстановить, нужно жизнь положить!..

Она не понимала, что происходит, но люди со всех сторонподнимались с лавочек и смотрели в ту сторону, куда большими прыжками уносилисьграбители, словно там какое-то представление начиналось.

Приставив руку козырьком к глазам. Надежда тоже уставиласьтуда и поняла, в чем дело!..

Представление шло полным ходом. В скверике передАдмиралтейством давали боевик «Коммандос онлайн».

Каучуковый американский полковник, которого она только чтопоносила последними словами, никуда не спеша, с некоторой даже ленцой, соттяжкой как будто, продвигался вовсе в другую сторону, чем двое с ее сумкой.Он перепрыгнул парапет и оказался на мостовой почему-то значительно раньше их,но они-то бежали от него, а не к нему!..

Карабкаясь, как обезьяны, они тоже перелезли через парапет,довольно далеко от Уолша, огляделись и вдруг, вместо того чтобы бежать в другуюсторону, двинули прямо на него!..

Он просто стоял и ждал, когда они до него добегут.

И они добежали.

Весь сквер, все лавочки до одной дружно ахнули, когда онипоравнялись с американцем, и какая-то бабуся сказала громко: «Господи Иисусе!»,и какой-то мужик гаркнул во все горло: «Давай, действуй!», и…

И.., и.., и…

Надежда зажала руками уши и зажмурилась на всякий случай, нотут же открыла глаза.

И ничего.

Такое впечатление, что те двое со всего маху впечатались вскалу. Или увязли в болоте. Или провалились в незастывший цемент.

Несколько секунд они стояли возле американца, вытянувшись вструнку, и потом пошли за ним в сторону Надежды. Они не сопротивлялись, невопили, и только странно вытягивали руки — один правую, другой левую, будтоперед аналоем, а американец словно батюшка собирается их обвести вокругиконы!..

Шли они долго и все тянули руки. Американец повел их вобход, через парапет не полез, и процессия, по мере приближения к Надежде,обрастала любопытствующими, сочувствующими и праздношатающимися. Всевышепоименованные приблизиться не решались, а двигались в некотором отдаленииот троицы и громко обсуждали друг с другом чрезвычайное происшествие.

— А че он сделал? Шкаф-то?

— Да откуда я!..

— Не, а ты видел, как они сначала туда рванули, а потомпрямо на него! Умора!..

— Он-то откуда взялся?!

— Первый раз вижу, чтобы уличных воришек с поличным поймали!

— Да надо еще разобраться, может, они никакие и не воришки!Ишь, этот, морду разъел! Небось сам народные деньги прожирает! А этиху-у-уденькие! Че-е-ерненькие!

— Да чего разбираться, когда весь сквер видал!

— Они вон у той девки сумку вырвали, она упала, ну, они ипонеслись!