Девушка зябко поежилась, и мистер Саттертуэйт погладил ее поруке.

— Вам нужно выпить что-нибудь, чтобы прийти в себя. Кстати,здесь неподалеку есть неплохой ресторанчик, называется «Арлекино». Не бывалитам?

Она покачала головой.

Мистер Саттертуэйт остановил такси, перед дверью ресторана.Пока они шли к дальнему столику в углу, его сердце колотилось в ожидании.Однако столик оказался пуст.

Сильвия Дейл заметила его разочарование. В чем дело? —спросила она.

— Ничего, ничего, все в порядке, — поспешил ответить мистерСаттертуэйт. — Просто я надеялся увидеть тут одного моего приятеля… Ну даничего! В другой раз. Надеюсь, мы с ним еще встретимся…

Мистер Саттертуэйт нежился под лучами солнца на открытойтеррасе в Монте-Карло.

Каждый год во второе воскресенье января мистер Саттертуэйт,словно ласточка, отбывал из Англии на Ривьеру. В апреле месяце он возвращался вАнглию, май и июнь проводил в Лондоне — и ни разу еще не пропустил КоролевскогоАскота[22]. После матча Итона с Хэрроу он наносил несколько деревенскихвизитов, чтобы затем вновь устремиться в Довиль или Ле Туке. Сентябрь и октябрьпочти целиком занимала охота, и завершался год мистера Саттертуэйта в столице.Он знал всех, и не будет преувеличением сказать, что все знали его.

Сегодня утром он хмурился. Море было восхитительно синее,сады, как всегда, сказочно-красивы, но вот публика его разочаровывала —какая-то бесцветная, дурно одетая… Встречались, конечно, игроки — пропащиедуши, коих уже не спасти. С этими мистер Саттертуэйт готов был смириться: всеже они составляли неотъемлемую часть местного колорита. Но ему определеннонедоставало людей собственного круга, что называется закваски общества,elite[23].

— Ax, как все переменилось, — ворчал мистер Саттертуэйт. —Теперь сюда едут все, кому раньше было не по карману. Да и сам я уж, видно,старею… А молодежь — молодежь нынче норовит податься в Швейцарию.

Недоставало ему и безукоризненно одетых иноземных послов сграфскими и баронскими титулами, и великих князей, и наследных принцев.Единственный наследный принц, которого он пока что здесь встретил, служиллифтером в одном из второсортных отелей. Недоставало роскошных дам: они ещевстречались, но гораздо реже, чем прежде.

Мистер Саттертуэйт всегда прилежно изучал драму подназванием Жизнь, но предпочитал костюмы и декорации поярче. Теперь онзагрустил. Ценности изменились — а он уже слишком стар, чтобы меняться…

Тут он заметил, что к нему приближается графиня Царнова.

Мистер Саттертуэйт уже много сезонов встречал графиню вМонте-Карло. Сначала она появлялась в обществе великого князя, затемавстрийского барона, в последующие несколько лет рядом с нею мелькали какие-тобледные крючконосые евреи с огромными перстнями на пальцах, и вот уже года два,как ее можно было увидеть с мужчинами — преимущественно очень молодыми, почтимальчиками.

Сейчас она тоже прогуливалась в сопровождении очень молодогочеловека. Мистер Саттертуэйт случайно его знал и огорчился, увидев в обществеграфини. Франклин Рудж был американец, типичный выходец из какого-то западногоштата: чрезвычайно любознательный, чрезвычайно невежественный, но вполнесимпатичный. В нем забавно сочетались свойственные всем его соотечественникампрактичность и идеализм. В Монте-Карло он приехал в компании молодыхамериканцев обоего пола, весьма похожих друг на друга. Это был их первый выездв Старый Свет, и они хвалили и критиковали все кругом без стеснения и безразбора.

Проживающие в отеле англичане им по большей части ненравились — как, впрочем, и они англичанам. Однако мистер Саттертуэйт — сгордостью называвший себя космополитом — отнесся к ним вполне благожелательно.Ему импонировала их напористость и прямота, хотя некоторые их выходки иногдапросто приводили его в ужас.

«Стало быть, Франклин Рудж и графиня Царнова, — усмехнулсяон про себя. — Да, пожалуй менее подходящую компанию для юноши придуматьтрудно».

Когда парочка поравнялась с ним, мистер Саттертуэйт вежливоприподнял шляпу, а графиня кивнула, одарив его обворожительной улыбкой.

Графиня была высокая, ухоженная женщина. Волосы и глаза унее были черны от природы, а брови с ресницами — такой невиданной черноты,какая природе и не снилась.

Мистер Саттертуэйт, знавший о женских уловках много больше,чем пристало знать мужчине, тут же воздал должное ее искусству макияжа: матоваясливочно-белая кожа не имела, казалось, ни единого изъяна.

Особенно эффектно выглядели едва заметные коричневые тенипод глазами. Губы — не вульгарно-алые или малиновые, а изысканного цветакрасного вина. На ней было нечто черно-белое, весьма смелого фасона, а в рукахрозовый зонтик того оттенка, какой считается наиболее выигрышным для цветалица.

Франклин Рудж чуть не лопался от важности.

«Вот идет молодой глупец, — сказал себе мистер Саттертуэйт.— Впрочем, не мое дело давать ему советы, да он и не станет их слушать. Что ж,и мне в свое время приходилось платить за жизненный опыт».

И все-таки он испытал беспокойство, так как был уверен, чтоодной милой юной американке, приехавшей вместе со всей компанией, дружбаФранклина Руджа с графиней вряд ли по душе.

Он уже собирался удалиться в противоположном направлении,когда заметил, что снизу по тропинке к нему поднимается упомянутая ужеамериканка. На ней был хорошо сшитый строгий костюм с белой муслиновой[24]блузкой и удобные туфли на низком каблуке. В руке она держала путеводитель.Иные ее соотечественницы, побывав в Париже, выезжают из него разодетые в пух ипрах. Но не Элизабет Мартин: эта девушка «производила осмотр Европы» самымсерьезным и добросовестным образом. Чувствуя в себе тягу к культуре и искусству,она твердо вознамерилась за те деньги, которыми располагала, узнать и увидетькак можно больше.

Впрочем, для мистера Саттертуэйта ее образ вряд лиассоциировался с культурой или же искусством. Скорее всего, она казалась емупросто очень юной.

— Доброе утро, мистер Саттертуэйт, — сказала Элизабет. — Выслучайно не видели Франклина?.. То есть мистера Руджа?