— Видел, всего несколько минут назад.

— Вероятно, с его другом — графиней, — язвительно заметиладевушка.

— М-м-м… Да, с графиней, — вынужден был признать мистерСаттертуэйт.

— Решительно ничего в ней не нахожу, — сердито объявилаЭлизабет. — А Франклин от нее просто без ума. И чем она его прельстила?

— Она, мне кажется, держится очень мило, — уклончиво ответилмистер Саттертуэйт.

— Вы ее знаете?

— Немного.

— Я прямо беспокоюсь за Франклина, — пожаловалась миссМартин. — Обычно он ведет себя вполне разумно. Ни за что бы не подумала, что онспособен увлечься этой сиреной. И главное, слова ему не скажи! Никого неслушает, тотчас лезет в бутылку… Скажите, правда хоть, что она графиня?

— Не могу утверждать наверняка, — ответил мистерСаттертуэйт. — Вполне возможно.

— Вот истинно английский ответ! — поморщилась Элизабет. —Знаете, что я вам скажу, мистер Саттертуэйт? В Саргон-Спрингсе, где мы живем,эта графиня смотрелась бы очень странна!

Мистер Саттертуэйт вполне это допускал и потому не сталговорить вслух, что здесь, в княжестве Монако, в отличие от Саргон-Спрингса,графиня вписывается в окружающую обстановку гораздо лучше, нежели мисс Мартин.

Так как он ничего не ответил, Элизабет направилась дальше, всторону казино, а мистер Саттертуэйт присел на освещенную солнцем скамью.Вскоре к нему присоединился и Франклин Рудж.

Рудж был полон энтузиазма.

— Мне здесь ужасно нравится, — с восторгом наивности объявилон. — Да, сэр! Вот это настоящая жизнь — не то, что у нас в Штатах!

Пожилой собеседник обратил к нему задумчивое лицо.

— Жизнь в общем-то везде одинакова, — возразил он, впрочем,без особого воодушевления. — Она лишь рядится в разные одежды.

Франклин Рудж удивленно заморгал.

— Что-то я вас не пойму.

— И не поймете, — сказал мистер Саттертуэйт. — Для этого вамеще надо пройти долгий-долгий путь… Но, ради Бога, извините! Старикам неследует впадать в нравоучительный тон.

— А-а, пустяки! — Рудж рассмеялся, обнажив два рядапрекрасных зубов. — Зато казино почти не произвело на меня впечатления. Ядумал, рулетка — это что-то совсем другое, что-то лихорадочное, волнующее… Аоказалось — все довольно скучно и противно.

— Казино — жизнь и смерть для игрока, но зрителю смотретьтам не на что, — сказал мистер Саттертуэйт. — Об азартных играх интереснеечитать, чем наблюдать за ними.

Молодой человек кивнул.

— Вы, говорят, важная птица, да? — спросил он с такойнаивной робостью, что сердиться на него было решительно невозможно. —Вращаетесь в обществе и знаете всех герцогинь, графов, графинь?

— Да, довольно многих, — сказал мистер Саттертуэйт. — Атакже евреев, португальцев, греков и аргентинцев.

— И аргентинцев? — растерялся мистер Рудж.

— Я просто хотел сказать, что я вращаюсь в английскомобществе.

Франклин Рудж задумался.

— Вы, наверное, и графиню Царнову знаете? — спросил он посленедолгого молчания.

— Немного, — ответил мистер Саттертуэйт, в точности какотвечал недавно Элизабет.

— Интереснейшая женщина!.. Сейчас все говорят, чтоаристократия в Европе вырождается. Не знаю, мужчины, может, и вырождаются, ноженщины — никоим образом! Ну разве не счастье повстречать такое изысканноесоздание, как графиня? Умна, очаровательна, аристократка до кончиков ногтей.Ведь за нею поколения и поколения носителей культуры!

— Вот как? — сказал мистер Саттертуэйт.

— А разве нет? Знаете, из какой она семьи?

— Нет, — признался мистер Саттертуэйт. — Должен признаться,я очень мало о ней знаю.

— Она из Радзинских — это один из старейших родов Венгрии, —пояснил Франклин Рудж. — Она прожила такую необычную жизнь! Помните на нейдлинную нитку жемчуга?

Мистер Саттертуэйт кивнул.

— Это ей подарил король Боснии за то, что она помогла емувывезти какие-то секретные документы.

— Я слышал, что ее жемчуга — подарок от короля Боснии, —сказал мистер Саттертуэйт.

Он действительно не раз об этом слышал, так как давнишняялюбовная связь этой дамы с Его Королевским Величеством до сих пор была у всехна устах.

— Так я вам еще кое-что расскажу.

Мистер Саттертуэйт слушал, и чем дольше слушал, тем большевосхищался богатым воображением графини Царновой. Это вам не какая-нибудьсирена, как выразилась Элизабет Мартин: на сей счет идеалист был достаточнопроницателен. Нет, пройдя сквозь лабиринт дипломатических интриг, графиняосталась, как прежде, холодной и неприступной. Разумеется, враги не разпытались ее оклеветать!.. Молодой человек трепетал при мысли о том, что емуудалось заглянуть в самое сердце старого режима, где в центре, в окружениипринцев и советников, высилась загадочная фигура графини — гордой аристократки,вдохновительницы возвышенных романтических страстей.

— Но сколько же всего ей пришлось вынести от людей! —взволнованно продолжал молодой американец. — Поразительно, но ей ни разу вжизни не встретилась женщина, которая стала бы ей настоящим другом, женщины всюжизнь были настроены против нее.

— Очень возможно, — согласился мистер Саттертуэйт.

— Ну, не подло ли с их стороны? — возмущался Рудж.

— Н-нет, — задумчиво произнес мистер Саттертуэйт. — Недумаю, чтобы это было очень подло. У женщин, знаете ли, обо всем свои понятия,нам не стоит вмешиваться в их дела. Пусть сами между собой разбираются.

— Не могу с вами согласиться, — живо возразил Рудж. — Ведьих недоброжелательность друг к другу есть величайшее из зол! Знаете ЭлизабетМартин? Так вот, в принципе она со мной совершенно согласна — мы с нею частоговорили на эти темы. Она, конечно, еще девчонка, зато все понимает как надо.Но чуть доходит до дела — тут же выясняется, что она в точности такая же, каквсе. Прямо-таки взъелась на графиню, о которой знать ничего не знает, и слушатьничего не хочет, как я ни пытаюсь ей что-то втолковать. Разве так можно, мистерСаттертуэйт? Я верю в торжество демократии — а в чем она, демократия, если не втом, чтобы мужчины относились друг к другу как братья, а женщины — каксестры?..

Он взволнованно умолк. Мистер Саттертуэйт попробовалпредставить себе ситуацию, в которой между графиней и Элизабет Мартин могли бывозникнуть сестринские чувства, — но у него ничего не вышло.