Громыхало спросил тем же гулким грохочущим голосом:

— А что... вы не останетесь?

В голосе палача звучало удивление. Фарамунд понял, чтохозяин любит наблюдать за пытками. А то и сам берет в руки клещи.

— Сперва разберусь там, — ответил Лаурсзло. — Слишком много убитых... Почему, кто прозевал? Ты заставь говоритьэтого, а я — тех лодырей, что как-то пропустили этих сволочей. Наверное, ивыпустили...

— Он был не один?

Лаурс вместо ответа лишь ударил пленника под ребра, нотеперь Фарамунд лежал другим боком. Удар отозвался болезненно, однако Фарамундзаставил себя не повести и бровью. Он понял, чего хочет хозяин бурга, значит —надо растянуть пытку как можно дольше.

— Стойкий, — усмехнулся Лаурс недобро. —Ничего, Громыхало и не таких ломал!.. Как только начнет орать, тут же кликни!

— Слушаюсь, хозяин, — ответил палач, которого тотназвал Громыхало. — С виду он крепкий, но до вечера вряд ли дотерпит.

Когда шаги хозяина затихли, Фарамунд сказал негромко:

— Да ты и сам крепкий... Был воином? А то и десятником?

— Довелось, — ответил Громыхало довольно. — Утебя наметан глаз... Ты сам тоже... того. Говорят, ты дрался, чтобы датьсбежать своему дружку? Мог бы и сам, но задерживал?

— Да, — ответил он. — Настоящий вожак должензаботиться о своих людях, верно?

Громыхало положил на раскаленные угли щипцы, острые штыри.Широкое лицо было деловитым, задумчивым.

— Это верно. Но так мало кто делает.

— Как видишь, я делаю.

— Ну, ты... Вот и попался.

Он гулко хохотнул, довольный своим умозаключением. Толстыещеки затряслись. Фарамунд сказал, стараясь придать голосу как можно большеубедительности:

— Да, но мои люди ушли. И сейчас делят добычу. А мывзяли немало золота! И камешков. На них можно хоть такую крепость построить,хоть еще больше.

Громыхало кивнул в задумчивости.

— Да, это ты... гм... за таким, понятно, люди идут.Сейчас мало кому можно доверять.

Он рывком поднял Фарамунда, крякнул, вскинул его на широкийстол. В глазах палача Фарамунд уловил некоторое одобрение. То ли его немалоговеса, то ли вздутых мышц воина.

Освободив правую ногу, он умело привязал ее на угол стола,левую — на другой. И только убедившись, что пленник привязан крепко, поочередноразвязывал и закреплял руки.

Фарамунд оказался распятым, он скосил глаза на жаровню.Железные прутья накалялись на глазах. Кончики стали темно-вишневого цвета,медленно, но неотступно превращались в алые. А темно-вишневый поднимался выше.

Громыхало надел кожаный передник, широкий, от которого пахлозасохшей кровью, так же неспешно натянул толстые кожаные рукавицы. Фарамундзаставил себя дышать ровнее. Сердце колотилось как схваченный воробей.

— Ты мог бы уйти со мной, — проговорил он какможно небрежнее. — У меня вдоволь припрятано золота. Ты уже знаешь, что ядержу слово.

Широкое лицо палача расплылось еще шире, он тихонько ржанул,как огромный сытый жеребец:

— Уйти?.. Да отсюда комар не вылетит!

— Но мои люди вылетели, — напомнил Фарамунд.

— Их спины прикрывал ты! — возразил Громыхало.

— Но сейчас нас будет двое...

Громыхало вместо ответа ухватил прут. Раскаленный конец сталпочти оранжевым, а из толстой рукавицы пошел пар. Громыхало приблизился кпленнику, сказал благожелательно:

— Лучше начинай орать, вот тебе добрый совет. Все равнокончится одним. Тебя убьют. Ну, разве что шкуру сдерут для потехи. Так чеготерпеть зря?

Раскаленный конец приблизился к груди. Жар опалил кожу.Фарамунд скосил глаза на алую головку прута. Там вспыхивали искорки, словновнутри железа бродили такие же призрачные существа, что появляются в пурпурныхуглях костра. Жар приблизился, Громыхало внезапно ткнул прутом в тело, Фарамундуспел задержать дыхание, стиснул челюсти. Боль хлестнула в мозг, едва неразорвала череп. В воздухе запахло горелым мясом.

Громыхало с интересом всматривался в лицо пленника:

— Ну, как?

— Терпимо, — ответил Фарамунд сквозь зубы. Ончувствовал, что второй раз может не выдержать такого прикосновения. Запахгорелого мяса, его собственной плоти, вызывал тошноту и подленькийстрах. — Этим меня кричать не заставишь. Можешь сразу пробовать что-тодругое.

— Попробую, — согласился Громыхало. — Вон уменя сколько всего! Тут и щипцы, и крючья, и пилы, и спицы... Все перепробую.

— Дурак, — сказал Фарамунд внятно.

— Почему? — спросил Громыхало мирно. Похоже, онвсегда разговаривал с теми, кого пытал. — Разве я дурак, а не ты? Кто изнас лежит на пыточном столе?.. Ты лучше давай рассказывай, какой ты добрый, ичто тебя нельзя... ха-ха... обижать! Расскажи, что тебя послал сам конунг, ичто за тобой явится целая армия!.. Или начинай обращать меня в веру этого...Христа!.. Были и такие.

— И что же?

Громыхало заботливо перевернул щипцы на углях, а прут сновасунул в алую россыпь, лопаткой сгреб угли, присыпав сверху.

— А то же, — буркнул он гулко. — Все одно итоже!.. В какого бы бога ни верил, а в петле все одинаковые. Или на колу. Мойхозяин страсть как любит на кол сажать. Или же бросает живьем в яму собакам...У нас здесь, знаешь, какие собаки? Так что это ты дурак, дружище.

— Я предлагал, — выдохнул Фарамундстрастно, — тебе достойную жизнь! Кем ты стал здесь? Ты уже не видишьвольного леса, не слышишь шум ветвей! А горячий конь под седлом?.. А золото,которое швыряешь в таверне, а хозяин спешит навстречу — угодливый, как раб?..Ты можешь жить богато и вольно, а ты... что будет завтра? Кем умрешь? Дряхлымбеззубым старцем, которому начнут сниться все те, кого замучил?

Громыхало с щипцами подошел вплотную, глаза высматривалиместо, где вырвать клок мяса. Лицо помрачнело, Фарамунд ощутил, что, возможно,он первым из пленников, угодил в больное место.

— Да и нужен ли будет старик здешнему хозяину? —спросил он безжалостно. — Как только из твоих пальцев начнет выскальзыватьрукоять топора, он тебя вышвырнет умирать за порог. А подыхать медленно в грязиот холода и голода... это совсем не то, что на скаку, на стене чужой крепости,захлебнувшись вином или даже вот так — на столе палача!

Щипцы опустились на грудь Фарамунда. Громыхало сопел, бровисдвигались, наконец обратил взор на лицо пленника:

— Ты, в самом деле, не брешешь, насчет припрятанногозолота?

— Что припрятанное, — ответил Фарамундуклончиво. — У нас золота будет намного больше!

Громыхало раздвинул щипцы, зловещие зубья сомкнулись наклочке мяса в боку, но рукояти пока не сводил, все еще двигал бровями,складками на лбу.