— Ты не сможешь идти, — буркнул он,наконец. — А я не смогу тебя вынести.

— Ты только ослабь мне ремни, — сказал Фарамундбыстро. — А то руки и ноги затекли. Еще немного, и они уже станут ногамимертвеца.

Громыхало кивнул, но с места не двигался. Затаив дыхание,Фарамунд следил, как палач то поглядывает на него оценивающе, то начинаетприслушиваться к крикам и конскому ржанию во дворе.

Наконец огромная фигура качнулась, клещи звякнули о пыточныйстол. Ремни он ослабил чуть-чуть, дабы, если хозяин вернется, ничего незаметил, но Фарамунд тут же начал напрягать мышцы рук и ног, усиленно гоняякровь, пробуждая застывшие мускулы, жилы, заставляя готовиться к новымсхваткам.

Лаурс не утерпел, пришел к вечеру. Фарамунд лежал на столераспятый, весь залитый кровью. На полу растекалась красная лужа, тут же стояловедро с колодезной водой.

— Ну что? — спросил Лаурс.

— Осталось чуть, — сообщил Громыхало. Громаднаяфигура палача словно бы усохла, сам он выглядел бледным, изнуренным, глазабегали по сторонам. — Уже стонет!.. Еще чуть... и начнет вопить, какнедорезанный поросенок!

Лаурс оглядел Фарамунда с головы до ног:

— Ладно. Я буду в оружейной. Сразу же пошли за мноймальчишку, понял?

— Сделаю, хозяин!

Лаурс ушел, а Громыхало опасливо прислушался к шагам, сказалтихо:

— Да, вид у тебя...

— Бывало и хуже, — ответил Фарамунд хрипло, хотяне думал, что такое с ним бывало. Такое достаточно пережить раз в жизни. —Пора...

Громыхало осторожно освободил ему руки. Ремень на ногахФарамунд перерезал сам. Лицо его было страшным в застывшей корочке собственнойкрови. Час назад он сам указал Громыхало, где надрезать кожу так, чтобывыступившая кровь создавала облик как можно более жуткий. Такие же надрезы былии по телу. Громыхало еще удивлялся, откуда он знает, где и как надо надрезать,не был ли сам раньше палачом?

Они ушли достаточно легко. Самое трудное было сновадвигаться, не привлекая внимания. Громыхало зазвал в пыточную одного изпроходивших по двору воинов, сам оглушил, раздел, а из пыточной вышли,пользуясь вечерней полутьмой и пряча лица от факелов.

К лесу шли в темноте, Фарамунд факел взять не разрешил.Громыхало удивлялся, как его нынешний вожак чувствует в полной темноте тропку,ведь даже звезд не видать, однако Фарамунд вел, руководствуясь странным почтизвериным чутьем.

Темные деревья раздвинулись, Громыхало рычал, ругался,наконец взмолился:

— Мне сучьями всю рожу раскровянило! Как еще глазацелы?..

— Тогда соснем до рассвета, — донесся из темнотымертвый голос. Громыхало ощутил, насколько бывший пленник измучен. — Утром...все... решим...

Послышалось падение тяжелого тела, хруст ветвей кустарника.Громыхало на ощупь опустился на траву. На листьях уже скапливалась холоднаягадкая роса. Одежда быстро отсыревала, по телу пробежала дрожь. На миг ощутилсебя дураком, что ушел с этим... В бурге сидел бы перед горящим очагом, грел быуже не молодые кости.

И только сверкающий сундук с золотом позволил заснуть снеуверенной улыбкой.

Дрожь сотрясала все тело так, что стучали кости. Мокраяодежда прилипла, снизу гадостно воняло. Оказывается, ночью опустился в россыпьгниющих грибов, теперь все тело зудело, щипало и чесалось, а ядовитая слизь,казалось, проникла во внутренности.

— Ну, — выговорил он с трудом, — где...твое... запрятанное... золото?

Тусклый рассвет уже окрасил верхушки деревьев в цвет старогосеребра. Небо оставалось серым, затянутым плотным слоем туч. В ветвяхперекликались птицы. Фарамунд лежал под стволом могучего дуба, под нимпрогибался толстый слой веток. Лицо его вспухло и покрылось кровоподтеками,один глаз едва проглядывал сквозь вздутые веки.

— Золото? — переспросил он.

Одним прыжком оказался на ногах, напряг и распустил мышцы.Громыхало раскрыл глаза шире. Еще вечером этот разбойник выглядел какумирающий, а сейчас будто заново родился, сильный и злой, как дикий кот.

— Да, золото, — повторил он. — Которое у тебягде-то закопано.

Фарамунд развел руками:

— Да нет у меня никакого золота. Погоди, погоди!.. Невскидывайся. Да я тебя обманул. Но обманул... по мелочи. Это не обман, а...военная хитрость. Понял? Военные тайны нельзя доверять даже своим.

Дрожь тряхнула Громыхало сильнее. Внутренности свело, онощутил боль в печени. В глазах вспыхнули белые искры.

— Ты... все соврал?

— Да, но...

Огромное тяжелое тело ринулось, как будто сквозь кусты наполном скаку метнулся громадный тур. Фарамунд не успел отстраниться, могучиепальцы ухватили его за горло. Они грохнулись, дыхание вылетели из грудиФарамунда со стоном: в спину больно ударил корень дерева.

Он хрипел, задыхался, в глазах потемнело, а в ушахпослышался нарастающий шум. Не помня себя, он бил руками, куда-то тыкатьсведенными судорогой пальцами. Когда уже совсем начал задыхаться, хватка нагорле ослабела.

Руки удалось оторвать не сразу, но потом двумя свирепымиударами сбил палача на землю, навалился сверху.

Из разбитого рта Громыхало текла струйка крови. Он попыталсясхватить его снова, Фарамунд снова ударил, сильно и жестоко. Руки палачабессильно упали вдоль тела на землю.

Фарамунд слез, прислонился спиной к дереву. Огромное телопалача лежало рядом, кровь медленно вытекала изо рта. Потом глаза медленнооткрылись, налитые кровью глазные яблоки повернулись, зрачки сузились, отыскаливрага.

— Не спеши, — выдохнул Фарамунд хрипло. — Ямог бы тебя сейчас убить... Но я тебе говорю... Послушай меня!

Громыхало закрыл глаза. Лицо медленно старело, на глазахпоявились морщины, резче выступили широкие, как у гунна, скулы.

— Убей, — прошептал он. — Ты победил...Теперь убей!

— Не я победил, — ответил Фарамунд. — Мы обапобедили!

Лицо Громыхало было серым, как пепел на пожарище.

— Никакого золота... нет. А там у меня были хотя быкров и постель, кусок хлеба...

Фарамунд сказал убеждающе:

— Пойми, я тебя не обманываю. В главном. Разве я не могтебя зарезать даже ночью, пока ты спал? Нет, теперь ты мне друг. У меня и утебя есть золото! Но лежит пока что в чужих карманах. Я не разбойник, я служилСвену Из Моря. Но я не клялся ему служить, поклялся лишь не поднимать на негооружия, которое он мне вручил! Так что мы — свободные люди. Я не станувозвращаться к Свену. Мы с тобой сами отряд! И, если повезет, то построим себекрепость, а власть наша будет не на три деревушки, как у Свена!

Громыхало долго лежал, затем вздрогнул, вскинул руку,непонимающе посмотрел на рукав, по которому ползла липкая смердящая слизь.Выругался, отсел на толстый корень дерева.