«Я хочу, чтобы вы отложили коронацию».

Питер с изумлением взглянул на Пейну:

«Отказаться от трона? Не знаю, господин судья… я должен сначалаподумать. Как бы не навредить королевству таким сильным лекарством».

«Умен», — одновременно отметили Пейна и Флегг.

«Нет, мой господин, вы не так поняли. Речь не идет оботречении. Вы только отложите коронацию, пока дело не разрешится. Если васпризнают невиновным…»

«А я невиновен. Правь мой отец хоть до моей собственнойстарости, я был бы только счастлив. Я хотел только служить ему и любить его».

«Но ваш отец мертв, и вы под подозрением».

Питер кивнул.

«Если вас признают невиновным, вы взойдете на престол. Еслиже вас признают виновным…»

Королевские судьи нервно заерзали, но Пейна казалсяневозмутимым.

«Если вас признают виновным, вы проведете остаток своейжизни на верхушке Иглы. Член королевской семьи не может быть казнен по законутысячелетней давности».

«И Томас станет королем?» — задумчиво спросил Питер. Флеггнасторожился.

«Да».

Питер задумался. Он выглядел ужасно усталым, но неиспуганным, и это не нравилось Флеггу.

«А если я откажусь?»

«Тогда вы станете королем, невзирая на обвинения. И многиеваши подданные будут верить, что ими правит человек, убивший родного отца. Ядумаю, что это в скором времени вызовет мятежи и волнения. Что касается меня,то я буду вынужден оставить свой пост и уехать. Я не могу служить королю,который не уважает закон».

В зале повисло долгое молчание. Питер сидел, опустив голову.Все ждали. Теперь даже у Флегга сбегала со лба ледяная змейка пота.

Наконец Питер поднял на них глаза.

«Ладно, — сказал он. — Я отложу коронацию, пока не докажусвою невиновность. Вы, Пейна, будете и впредь служить королевству. Желаю, чтобысуд состоялся завтра же. Я подчинюсь его решению. Но судить меня будете не вы».

Все присутствующие невольно подтянулись, услышав этивластные нотки в голосе юноши. Хотя конюший Иосиф, если бы услышал это, неудивился бы — он слышал этот тон намного раньше, когда Питер был ещемальчишкой.

«Это будет один из этих четверых, — продолжал Питер. — Я недопущу, чтобы меня судил человек, который в глубине души уже поверил в моювиновность».

Пейна почувствовал, что краснеет.

«Один из вас, — Питер повернулся к королевским судьям. —Возьмите три черных камня и один белый и тяните. Кто вытянет белый, будет вестипроцесс. Вы согласны?»

«Да, мой господин», — Пейна изо всех сил старался прогнатьпредательский румянец со щек.

Флегг опять сдержал улыбку. «Мой маленький глупый господин,это единственный приказ, который тебе суждено отдать», — подумал он.

Встреча началась в три, а кончилась без четверти четыре.Сенаты и парламенты тратят дни и месяцы на принятие самых незначительныхрешений, но все важные вещи решаются быстро. И уже через три часа, когда началотемнеть, Питер понял, что как ни ужасно это звучало, его признают виновным.

Мрачные молчаливые стражи отвели его обратно в его комнаты.Пейна сказал, что ужин ему принесут.

Это сделал угрюмый гвардеец с лицом, заросшим щетиной. Ондержал поднос с тарелкой тушеного мяса и стаканом молока. Когда гвардеец вошел,Питер встал и потянулся за подносом.

«Погоди-ка, мой господин, — прорычал гвардеец. — Я долженкое-что добавить, — с этими словами он плюнул на поднос Питеру. — Вот,держите».

Питер не двигался. Он был ошеломлен.

«Почему ты сделал это? Почему ты плюнул в тарелку?»

«А разве сын, убивший отца, заслуживает лучшего, мойгосподин?» «Нет. Но не тот, кого еще не осудили за это. А теперь забери это ипринеси мне новый ужин. Даю тебе пятнадцать минут, иначе ты проведешь эту ночьв самой глубокой темнице замка».

Безобразная ухмылка гвардейца на миг исчезла, потомпоявилась опять.

«Не думаю», — сказал он, наклоняя поднос все сильнее исильнее, пока тарелка со стаканом не полетели вниз, звонко разбившись окаменный пол.

«Вылижи это. Вылижи, как пес».

Гвардеец повернулся, чтобы уйти, и тут Питер ударил его пощеке. Пощечина была громкой, как пистолетный выстрел.

С рычанием гвардеец потянул из ножен меч.

Улыбаясь одними губами, Питер подставил ему шею.

«Давай! Если ты можешь плюнуть другому в тарелку, то, должнобыть, сумеешь и перерезать горло безоружному. Давай. Свиньи тоже Божьи твари, иесли Бог захотел оборвать мою жизнь и послал для этого такую свинью, как ты, тоя не стану противиться».

Гнев гвардейца перешел в смятение. Минуту спустя он спряталмеч.

«Не хочу пачкать клинок», — проворчал он еле слышно, почтипрошептал.

«Принеси мне новый ужин, — сказал Питер спокойно. — Я незнаю, кто и что тебе наболтал, и мне нет до этого дела. Не знаю, почему ты таклегко осудил меня до суда, и до этого мне тоже нет дела. Но ты принесешь мнеужин вместе с салфеткой, или я позову Пейну, и тебе придется ночевать рядом сФлеггом. Моя вина не доказана, и я еще могу заставить себя слушаться».

Гвардеец становился все бледнее — не только потому, чтоПитер говорил правду, но и потому, что поверил дружкам, убедившим его ввиновности Питера. Теперь он сомневался. Принц вовсе не казался ему виноватым.

«Да, мой господин», — пробормотал он и вышел.

Через несколько минут вошел капитан стражи.

«Мне показалось, я слышал шум, — его взгляд упал на осколки.— Что здесь случилось?»

«Ничего особенного, — спокойно ответил Питер. — Я уронилподнос, и гвардеец пошел за новым».

Капитан кивнул и вышел. Через десять минут раздался стук вдверь.

«Войдите», — сказал Питер.

В дверь протиснулся стражник с новым подносом.

«Простите, мой господин. Никогда в жизни я так не делал. Незнаю, что на меня нашло».

Питер только махнул рукой. Он ощущал невероятную усталость.

«Скажи, другие думают так же? — спросил он. — Другиестражники?»