И это еще не все. Настоящие беды лишь начинались. Казалосьбы, чего проще богатой стране решить малюсенькую проблему благородноготеррориста? Но правительству Франции для такой сущей мелочи понадобилосьстолько времени, что у мужчин на борту самолета выросли бороды и усы. Не хотятэти буржуи учиться у нашего государства. У нашего государства такой зуб натеррористов, что оно уничтожает их прямо с заложниками. И плоды налицо.Легкость, с которой Россия справляется с террористами, заставляет террористоввсе чаще обращать свои взоры на Европу. Видимо, их привлекает культура.

И правильно привлекает. Франция не задумываясь обязаласьвстретить террориста едва ли не с почестями. Но, на беду террориста,выяснилось, что пресса пронюхала о его благородном гуманном поступке. Толпырепортеров окружили наш самолет. Особо ретивые совершали попытки взять интервьюпрямо на борту. И террорист не возражал, но какой демократии такое понравится?Террорист ополоумел от горя, что он там наплетет про правительство? Ясное дело:чем больше симпатий террорист вызывал у народа и прессы, тем сильнее хотелосьвластям его пристрелить.

Короче, решились-таки террориста убить: демократически,тайком от народа, в ходе ожесточеннейшей перестрелки. Наверняка были готовыпожертвовать заложницами, то есть мной и стюардессой.

Дотошные журналисты об этом прознали, и поднялась кутерьма.«Благородный поступок террориста не останется безнаказанным, — завопили газетывсе разом. — Террориста пристрелят сразу после заложников, потому что впредыдущих заложниках дыр было больше, чем в террористах».

С изумлением я узнала, что и у них то же самое, значит, внашей стране настоящая демократия: власти долго медлят, а потом переходят крешительным действиям, и все шито-крыто.

Короче, не была бы жива я, не окажись на борту самолетаамериканца. Как только выяснилось, что захвачен американский подданный, сверхуспустили распоряжение: «Отправить преступника с богом, и лучше всего за пределыФранции! Дело замять, дабы не делать из террориста героя».

Пока на земле шли прения, на борту самолета установилосьединство взглядов. Террорист смешался с народом и всех поучал. Пассажирысочувственно кивали и делились случаями из своей личной жизни. Многие сожалели,что не находят храбрости захватить самолет, требуя капитального ремонта квартиры,выселения тещи или смертной казни жены.

Некоторые и прослезились, обеспокоен но наставляя доброготеррориста.

— Ты, парень, не слишком расслабляйся. Смотри, сбегут бабы.Тогда тебе плохо придется, — увещевали они, недружелюбно кивая на меня изахваченную стюардессу.

В такой обстановке я дождалась условного освобождения: ктрапу самолета подкатил микроавтобус, куда мы и загрузились — террорист,стюардесса и я. Загрузились и.., спокойно уехали. Вот она, Франция! Ну истрана! Как ее не любить?!

Я напряженно наблюдала за дорогой, не обнаруживала погони идивилась честности властей. Террорист, словно подслушав мои мысли, обратилсяисключительно к одной стюардессе:

— Пока все идет нормально, но я не слишком верю в счастливыйисход.

— Почему? Погони пока не видно, — оптимистично поддержалабеседу она.

Стало ясно, что заложница в этой компании я одна, астюардесса сообщница. Попыталась задать вопрос, но меня так грубо одернули, чтопришлось замолчать. Герой террорист в моих глазах опять превратился в урода, астюардессу я тут же невзлюбила. И теперь уже нас не преследовали, к моемуогромному сожалению.

Вскоре мы подкатили к хорошо освещенной автостоянке. Уродвыпрыгнул из микроавтобуса. Пока местная охрана пыталась стряхнуть с себя сон,он выбрал машину получше, и мы продолжили путешествие. И, должна вам сказать,частенько меняли автомобили, не приближаясь к Парижу, а удаляясь.

Это до чертиков мне надоело, но, к сожалению, вела я себя наудивление скромно — мне все еще сильно хотелось жить. Говорят, и это проходит.

Глубокой ночью приехали мы в пустынную местность. Урод истюардесса завели меня в нечто похожее на сарай. Я попыталась сопротивляться,но они с непонятной целью привязали меня к массивному стулу и ушли, закрывдверь. Оставалось только кричать, что я тут же и сделала. Свой ор пересыпаларугательствами, в чем совершенства еще не достигла, зато имела возможностьтренироваться. Я пользовалась этой возможностью на всю катушку, радуясь, что вмою глотку не вставили кляп.

Орала я громко, но абсолютно напрасно. Никто в сарай непришел, а голос постепенно осип. Другого оружия я не имела и пригорюнилась.Было неуютно на стуле, ужасно хотелось пить, есть и мучило любопытство.Неудержимо хотелось знать, сколько еще придется сидеть в этом сарае.

Меня терзали подозрения, что урод и стюардесса уже невернутся. Следовательно, рассчитывать приходилось на совершенно незнакомыхлюдей. Всей душой я стремилась к той встрече и прикидывала, что могу для неепредпринять. Возможности были весьма ограничены. Впервые в жизни я пожалела:«Отвратительно, что я стройна. Имей я вес подруги Гануси, через несколько днейпохудела бы от голода и спокойно вылезла из веревок».

Правда, Гануся всех убеждала, что голодом невозможноуменьшить объем, но, говорят, в концлагерях толстые не водились. Посколькуголод мне ничем не был полезен, я решила не голодать, а выбираться на волю.Хорошенько раскачавшись на стуле, я рухнула на солому. Теперь я стояла начетвереньках и была способна к легкому передвижению.

Впрочем, «легкому» — неверное слово. Пробовали ли выпередвигаться на четвереньках со стулом на заднице? Если не пробовали, и непытайтесь. Неудобно, сложно и зверски больно. Начнем с того, что ножки этогостула (будь он неладен!) здорово тормозят продвижение, а перекладина норовитперерезать икры моих, вполне сносных, ног. Но самое неприятное: нет возможностипользоваться руками, в результате чего подбородок скользит по соломе. И вообще,чумовое занятие — глупое и бесполезное.

Не говоря уж о том, что сохранять женственность спривязанным к заднице стулом практически невозможно, впрочем, как и грацию иизящество. Но что было делать? Я приличная девушка: непристойных поз не терплюдаже в постели, но надо же было как-то добраться до проклятой двери. Поэтому,презрев все условности, я упрямо ползла.

Вскоре выяснилось, что ползти таким образом гораздо трудней,чем казалось вначале: через каких-нибудь восемь метров я замертво рухнула,уткнувшись лицом в солому, и окончательно заленилась.

Жуя солому, я горевала: «Видел бы Коля меня в такой позе. Недумаю, что я привлекательна, впрочем, как знать? Может, Коля был бы другогомнения…»

Воспоминания о Коле подействовали на меня тонизирующе. Яощутила прилив новых сил и поползла. Дверь оказалась не заперта — я узнала обэтом, толкнув ее лбом. Но куда мне ползти? Кругом, куда ни глянь, лишь трава. Ксожалению, в своей позе я могла наблюдать только линию горизонта, а какхотелось окинуть глазом просторы Франции!