людьми, договариваться о реализации товара – заниматься миллионом дел, каждому из которых Валька предпочел бы заботу о «своих девочках».

А они, две девочки, все больше привязывались друг к другу. Притирались, приклеивались, прирастали. Ходили гулять, разглядывали картинки в книжках, складывали башни из кубиков, мяукали и лаяли друг на друга, «оживляя» мягкие игрушки. Катя вдруг начала готовить, пусть только пресную детскую еду, и кормила Ташу; Таша, откусив два раза от печенья, на третий совала обмусоленный прямоугольник в Катин рот.

«Это нормально, – уговаривал себя Валька, – ребенок тянется к матери, это правильно и хорошо». Нормально, когда заболевшая девочка решительно отстраняет его руку и тихо, но настойчиво повторяет: «Мама. Таша хочет с мамой». Нормально, когда мама укладывает дочку спать. Нормально! Но почему так больно? Иногда ему казалось, что в тот поход в парикмахерскую они о чем-то договорились друг с другом, вступили в тайный союз, куда ему не попасть ни при каких обстоятельствах. Рылом не вышел. Он тут же останавливал себя: о чем можно договориться с двухлетним ребенком? Смешно! Радуйся, дурак, тому, что имеешь: улыбкам Таши, прогулкам с ней, ее милому лепету. Радуйся тому, что у тебя есть Катя – пусть изменившаяся, но есть. Вожделенное стало получать труднее: он дожидался, пока Катя заснет, и тихо, нежно, неторопливо уговаривал ее тело раскрыться и пустить его внутрь. Полгода назад тактика срабатывала почти каждый раз, сейчас от случая к случаю, но пусть хотя бы так.

Таша заболела в середине мая, спустя пару дней после того, как ожидаемый и внезапный весенний холод сменился мягким уверенным теплом. Валька чувствовал себя виноватым: это он потащил Ташу в игровой центр, где девочка, видимо, и схватила какую-то инфекцию.

– Вирус, однозначно вирус. – В руках педиатра, умелых и до шелеста сухих, Таша казалась тряпичной куклой. – Сейчас ходит по Москве, много вызовов именно на эти симптомы. Рекомендации вам известны, вот назначения, но главное – обильное питье и покой. Жар до тридцати восьми с половиной не сбивайте, если ребенок терпимо переносит температуру. Но Наташа, – педиатр коротко глянула на список вызовов с фамилиями и именами детей, – если, я правильно помню, не склонна к…

– Наташа? – Катя переспросила, словно не поняла, о ком идет речь.

– Мы называем дочку Ташей. – Валька положил руку Кате на плечо; она не отстранилась, но еле заметно вздрогнула.

– Да-да, простите, – педиатр уже стояла в дверях, – забегалась сегодня, много вызовов. Я помню, вы говорили. Но вы же понимаете, что рано или поздно ей придется привыкнуть и к полной версии своего имени?

– Да, наверное. – Катя отошла от Вальки и встала у двери в детскую.

– Ладно, – педиатр перевела взгляд с Вальки на Катю, потом обратно и заторопилась, – я пойду, вызовов очень много. Все будет хорошо. Дети болеют, это нормально. Вы, главное, не волнуйтесь. Ребенку нужен покой.

Валька намешал клюквенного морса, целый кувшин, и принес в детскую, где у детской кушетки сидела Катя, сгорбившись, чтобы Таше было удобно держаться за материнскую руку.

– Кать, – он поставил кувшин на низкий журнальный столик, – давай я посижу.

– Нет. – Катя не отводила глаз от Ташиного лица, бледного и настолько измученного, будто она проболела неделю, а не несколько часов.

– Есть хочешь? Я могу разогреть картошку.

– Нет, не хочу.

– Кать… – Он подошел ближе, коснулся ее плеча. – Давай я. А ты, может, отдохнешь? А то спала плохо.

– Да, спала я не очень хорошо. – Катя взглянула на него снизу вверх, и он смешался, покраснел и вышел из детской, ненужно поправив на столике кувшин и Ташину чашечку-поильник.

К вечеру Таше пришлось дать жаропонижающее. Когда температура упала, Катя согласилась поесть. Валька сидел возле спящей Таши, ворочая в голове тяжелые пыльные мысли: «Плохо спала. Она плохо спала. Намекает? Понятно, на что. Что я ей мешаю. Хотя ночью не возражала. А сегодня? Получится или нет? Девочке лучше, она наверняка спокойно проспит до самого утра. Можно открыть бутылку вина, у меня есть сладкое, как Катя любила когда-то. И конфеты с мармеладом внутри. Можно сказать что-то вроде: ты устала, надо расслабиться, может, выпьем по бокалу? Согласится или нет? Предлагал недавно – сказала, что не хочет. Уже год не пьет. Когда кормить перестала, несколько раз соглашалась. И становилась еще тише, была ласковой, улыбалась текучей улыбкой, засыпала у меня на плече…»

Катя вошла в детскую, одетая в ночную рубашку. Волосы на шее мокрые, лицо свежее, совсем девчоночье. Встала рядом с кушеткой, ожидающе посмотрела на Вальку. Когда тот встал, подхватила Ташу на руки вместе с одеялом и вынесла из комнаты.

Он лег с ними, хотя Катя, кажется, была недовольна. А может, Вальке только показалось, что она скривилась, когда он примостился с другой стороны от спящей девочки. И прилег-то на самый край, хотя там еще один Валька мог бы поместиться. Или даже не один.

Таша спала беспокойно, но все же спала, иногда вздыхая – протяжно и тягостно. Катя лежала тихо, но Валька чувствовал: она так и не заснула. Два года в одной постели научили его различать оттенки ее дыхания, улавливать момент, когда сбивчивый, словно после погони, ритм сменяется ровным и глубоким. Сам он отключился не скоро, ворочался и возился, сбивая простынь. Утихомирился только после того, как вытянул руку в сторону Таши и пристроил ладонь так, чтоб касаться ее плеча.

– Валя!

Что его разбудило: Катин крик, бьющий в глаза верхний свет или звуки, которые шли из Ташиной груди – сиплые, лающие, которые не должен издавать ребенок и вообще человек? Он рывком сел в постели. Катя стояла в ногах кровати, с ужасом глядя на Ташу, на ее расширенные глаза, на судорожные попытки втянуть в себя воздух. Девочка разметалась в постели, одеяло комом горбилось в ее ногах. Надеты на ней были только трусики, и при каждой попытке вдоха кожа между ребрами западала, как и ямка в основании шеи.

– Валя! Что это?! – Катя снова закричала и вцепилась в волосы с такой силой, что Валька испугался, что она раздавит себе голову.

– Тихо-тихо-тихо-тихо… – забормотал он, успокаивая то ли себя, то ли девочек; вскочил с кровати, подхватил хрипящего ребенка на руки, прижал к себе. – В «Скорую» звони, скорее!

Машина приехала через долгие пятнадцать минут, все это время Катя просидела с Ташей в ванной, заполненной клубами пара. Горячая вода вырывалась из крана с бульканьем и шипением, в котором Катя, не отводящая глаз от бледного до синевы лица дочери, улавливала успокоительное «тихо-тихо-тихо-тихо, тихо-тихо-тихо-тихо». Вода подсказывала слова, и Катя, покачивая Ташу, одними губами заговаривала беду. Тихотихотихотихо…

В