– Обо мне не думай, – шепотом развеяла она егосомнения. – На меня никто не обратит внимания.

– Герда! – крикнул трактирщик. – Хлеб поравынимать! Шевелись, няха.

Женщина отошла. Сгорбившаяся, серо-бурая, никакая. Никто необращал на нее внимания. Никто, кроме Рейневана, которого она, отходя, одарилагорящим как головня взглядом.

Четверо за столом в углу пошевелились, встали. Подошли,звеня шпорами, хрустя кожей, скрипя кольчугами, опираясь пятернями на рукоятимечей, кордов и баселярд. Рейневан снова, на сей раз еще крепче, мысленноотругал себя за недоумство.

– Господин Рейнмар Беляу. Вот, парни, сами видите, чтозначит ловческий опыт. Зверь, как полагается, загнан, логово, как полагается,обложено, еще немного везенья – и не быть нам без добычи. А сегодня нам ивпрямь повезло.

Двое встали по бокам, один слева, другой справа. Третийзанял позицию за спиной Рейневана. Четвертый, тот, который «держал речь»,усатый, в плотно усеянной плитками бригантине,[89] всталнапротив. Затем, не дожидаясь приглашения, сел.

– Ты не станешь, – не спросил, а скорее отметилон, – сопротивляться и устраивать тарарам? А, Беляу?

Рейневан не ответил. Он держал ложку между ртом и краемтарелки, словно не зная, что с ней делать.

– Не станешь, – сам себя заверил усатый тип вбригантине. – Потому как знаешь, что это глупо. Мы ничего против тебя неимеем, просто еще одна обычная работа. А мы, чуешь, привыкли работу себеоблегчать. Начнешь дергаться и шуметь, так мы тебя сразу же сделаем послушным.Здесь вот, на краешке стола, сломаем тебе руку. Испытанный способ. После такойоперации пациента даже связывать не надо. Ты что-то сказал, или мне показалось?

– Ничего, – Рейневан с трудом разлепил занемевшиегубы, – не сказал.

– Ну и славно. Кончай хлебать. До Штерендорфа немалыйпуть, зачем тебе голодным ехать.

– Тем более, – процедил тип справа, в кольчуге ижелезных наплечниках, – что в Штерендорфе тебя наверняка не сразунакормят.

– А если и накормят, – хохотнул тот, что стоялпозади, невидимый, – так наверняка не тем, что пришлось бы тебе по вкусу.

– Если вы меня отпустите, я вам заплачу, – выдавилиз себя Рейневан. – Заплачу больше, чем дают Стерчи.

– Обижаешь профессионалов, – проговорил усатый вбригантине. – Я, Кунц Аулок, по прозвищу Кирьелейсон. Меня покупают, но неперекупают. Глотай, глотай клецки. Хлоп-хлоп!

Рейневан ел. Пражухи потеряли вкус. Кунц Аулок-Кирьелейсонзасунул за пояс булавку, которую до того держал в руке, натянул перчатку,сказав при этом:

– Не надо было лезть к чужой бабе.

А потом, не дождавшись ответа, добавил:

– Совсем недавно я слушал попа, по пьянке цитировавшегокакое-то письмо, вроде бы гебрайское. Примерно такое: всякое преступлениеполучит справедливое наказание: iustam mercedis retributionem. По-человеческиэто означает, что ежели что-то делаешь, то надо уметь предвидеть последствиясвоих деяний и быть готовым к ним. Надо уметь принимать их достойно. Вот, кпримеру, глянь направо. Это господин Сторк из Горговиц. Будучи таким желюбителем сладенького, как и ты, он совсем недавно совместно с друзьямисовершил на одной опольской мещаночке действие, за которое, ежели ловят, токлещами рвут и колесуют. И что? Гляди и восхищайся тем, как Сторк достойнопринимает свою судьбу, какое светлое у него лицо и взгляд. Бери пример.

– Бери пример, – захрипел Сторк, у которого,кстати, лицо было прыщеватое, а глаза гноящиеся. – И вставай. Пора в путь.

В этот момент поленья в камине вспыхнули, со страшным гуломплюнули в комнату огнем, пылью искр, клубами дыма и сажи. Котел взлетел, словноим выстрелили, саданул о пол, хлестнул кипятком. Кирьелейсон подпрыгнул, аРейневан сильным толчком повалил на него стол. Пнул и оттолкнул ногой лавку, аполупустой тарелкой пражухов саданул господина Сторка прямо по прыщавой морде.И щукой нырнул к двери на гумно. Один из типусов успел схватить его за ворот, ноРейневан учился в Праге, его за ворот неоднократно хватали почти во всех шинкахСтарого Города и Малой Страны. Он вывернулся, ударил локтем так, что хрустнуло,вырвался, прыгнул к двери. Он помнил о предостережении и ловко обошел лежащийза самым порогом завязанный узлом пучок соломы.

Преследующий его Кирьелейсон о магической соломе,разумеется, не знал и сразу же за порогом растянулся во весь рост, по инерциипроехав по свинячьему дерьму. Вслед за ним упал на узел Сторк из Горговиц, наизрыгающего проклятия Сторка повалился третий из четырех типов. Рейневан ужебыл в седле, уже пустил поджидавшего его коня в галоп, напрямую, через огороды,через грядки капусты, через живую изгородь из крыжовника. Ветер свистел у негов ушах, вдогонку неслись визг свиней и дикая ругань.

Он уже был среди верб над спущенным рыбным садком, когдауслышал позади конский топот и крики преследователей. Поэтому, вместо тогочтобы обойти пруд, помчался по узенькой дамбе. Сердце у него несколько раззамирало, когда дамба осыпалась под копытами. Но ничего, пронесло.

Преследователи тоже влетели на дамбу, однако им в отличие отнего счастье не улыбнулось. Первая лошадь не добежала даже до середины,заржала, соскользнула и по брюхо погрузилась в ил. Вторая рванулась, вконецдодолбав дамбу подковами, въехала по круп в топкую жижу. Наездники кричали,яростно ругались. Рейневан понял, что самая пора воспользоватьсяобстоятельствами и предоставленным ему временем. Он ударил сивку пяткой, пошелгалопом через вересковье к покрытым лесом холмам, за которыми надеялся увидетьспасительный бор.

Понимая, чем рискует, он все же заставил тяжело храпящегоконя мчаться галопом вверх по склону. На вершине тоже не дал сивке передохнуть,а сразу погнал через покрывавшие склон рощицы. И тут, совершенно неожиданно,дорогу ему преградил всадник.

Испуганный конь заржал, поднялся на дыбы. Однако Рейневанудержался в седле.

– Недурно, – сказал всадник. Точнее – всадница,амазонка. Потому что это была девушка.

Довольно высокая, в мужской одежде, в облегающей бархатнойкурточке, из-под которой под шеей выглядывала снежно-белая брыжейка кофточки. Удевушки была толстая светлая коса, сбегающая на плечо из-под беличьей шапочки,украшенной пучком перьев цапли и золотой брошью.

– Кто за тобой гонится? – крикнула она, ловкосдерживая пляшущую лошадь. – Закон? Говори!

– Я не преступник.

– Тогда за что?