Дома на столе нас ждало письмо, принесенное посыльным. Пуаровскрыл конверт с присущей ему аккуратностью, прочел и рассмеялся.

– Как это говорят... «помяни черта»? Вот, взгляните,Гастингс.

И он протянул мне листок бумаги, в углу которого значилсяадрес Риджентгейт, 17.

Письмо было написано характерным, очень ровным почерком,разобрать который совсем не так просто, как может на первый взгляд показаться.Я прочел:

«Дорогой сэр! Насколько мне известно, вы утром были у нас вдоме вместе с инспектором. Сожалею, что не смогла побеседовать с вами. Неуделите ли вы мне несколько минут в любое удобное для вас сегодня время?Искренне ваша, Адела Марш».

– Любопытно, – заметил я. – Почему она хочет вас видеть?

– Вас удивляет, что она хочет меня видеть? Вы не слишкомвежливы, друг мой.

Пуаро любит пошутить некстати, что меня, честно говоря,раздражает.

– Мы поедем к ней сейчас же, – заключил он и, любовносмахнув со шляпы воображаемую соринку, водрузил ее на голову.

Мне идея Сильвии Уилкинсон о том, что лорда Эджвера убилаего дочь, показалась абсурдной. Такое мог предположить лишь совершеннобезмозглый человек. Я поделился своими мыслями с Пуаро.

– Безмозглый, безмозглый... Что за этим стоит? Развивая своюмысль, Гастингс, вы бы могли, наверное, добавить, что у Сильвии Уилкинсонкуриные мозги, выразив таким образом свое мнение о ее умственных способностях.Но давайте тогда рассмотрим курицу. Она существует и размножается, не правдали? А это признак высокой природной организации. Прелестная леди Эджвер незнает ни истории, ни географии, ни, скажем, классической литературы – sansdoute[25]. Если при ней произнести имя Лао-цзы, она подумает, что речь идет очьем-то пекинесе, и вполне возможно, что Мольер в ее воображении ассоциируетсяс maison de couture[26]. Но как только дело доходит до выбора туалетов илиудачного замужества, или устройства собственной карьеры – ей нет равных! Я нестал бы спрашивать философа о том, кто убил лорда Эджвера, потому что с точкизрения философа убийство – это путь к достижению максимальной выгоды длямаксимального числа людей, а поскольку конкретно определить это трудно,философы редко становятся убийцами. Но мнение «безмозглой» леди Эджвер можетбыть весьма ценным, поскольку она стоит на земле обеими ногами ируководствуется знанием худших сторон человеческой натуры.

– Возможно, в этом что-то есть, – согласился я.

– Nous void[27], – сказал Пуаро. – Мне тоже любопытно знать,почему мисс Марш так срочно хочет меня видеть.

– Естественное желание! – не удержался я. – Вы же самиобъяснили четверть часа назад. Естественное желание увидеть неповторимое иуникальное вблизи.

– А вдруг это вы произвели на нее неизгладимое впечатление,мой друг? – спросил Пуаро, дергая за ручку звонка.

Передо мной всплыло удивленное лицо девушки, стоящей напороге своей комнаты. Я хорошо запомнил эти горящие темные глаза на бледномлице. Их взгляд невозможно было забыть.

Нас провели наверх, в гостиную, куда через несколько минутвошла и Адела Марш.

Внутренняя напряженность, которую я ощутил в ней раньше,теперь усилилась. Эта высокая, худая, бледная девушка с лицом, на котором глазапо-прежнему горели мрачным огнем, казалась существом необыкновенным.

Она была совершенно спокойна, что, учитывая ее юность, былопросто удивительным.

– Я очень благодарна вам, мсье Пуаро, за то, что вы такбыстро откликнулись на мое письмо, – сказала она. – Сожалею, что мы невстретились утром.

– Вы спали?

– Да. Мисс Кэррол – секретарша моего отца – настояла наэтом. Она очень добра ко мне.

В ее голосе прозвучало еле уловимое, удивившее менянедовольство.

– Чем я могу быть вам полезен, мадемуазель? – спросил Пуаро.

Она минуту помедлила и затем спросила:

– За день до того, как мой отец был убит, вы приходили кнему.

– Да, мадемуазель.

– Почему? Он... посылал за вами?

Пуаро не спешил с ответом. Казалось, он колеблется. Теперь японимаю, что он делал это намеренно, и расчет его оказался верен. Он хотелзаставить ее говорить, а она, как он догадался, была нетерпелива. Ей все нужнобыло скорей.

– Он чего-то боялся? Почему вы молчите? Вы должны мне сказать!Я должна знать! Кого он боялся? Что он вам сказал?

Я не зря подозревал, что ее спокойствие – деланое. Онаначинала нервничать, и ее руки, лежащие на коленях, заметно дрожали.

– Разговор, происходивший между лордом Эджвером и мной, былконфиденциальным, – сказал наконец Пуаро.

Она не отрывала взгляда от его лица.

– Значит, вы говорили о... чем-то, связанном с нашей семьей?Ну зачем, зачем вы мучаете меня? Почему вы ничего не говорите? Мне нужнознать... понимаете, нужно!

Пуаро вновь отрицательно покачал головой, что, разумеется,усилило ее волнение.

– Мсье Пуаро! – Она выпрямилась. – Я его дочь. Я имею правознать, чего мой отец боялся за день до смерти. Несправедливо держать меня вневедении! К тому же это несправедливо и по отношению к нему.

– Вы так сильно любили своего отца, мадемуазель? – мягкоспросил Пуаро.

Она отшатнулась, будто ее ударили.

– Любила его? – прошептала она. – Любила его? Я?.. я...

Тут ее покинули остатки самообладания, и она расхохоталась,неудержимо и громко, чуть не упав со стула.

Этот истерический смех не остался незамеченным. Дверьраспахнулась, и в гостиную вошла мисс Кэррол.

– Адела, дорогая моя, это никуда не годится, – твердосказала она. – Успокойтесь, прошу вас. Слышите? Сейчас же прекратите.

Ее строгость и настойчивость возымели эффект. Адела началасмеяться тише, затем смолкла, вытерла глаза и снова уселась прямо.

– Простите, – тихо сказала она, – со мной такое в первыйраз.

Мисс Кэррол продолжала пристально смотреть на нее.

– Не беспокойтесь, мисс Кэррол, все в порядке. Фу, какглупо...