С любовью, Эдвина".

Меньше всего на свете им хотелось ехать в Англию, Эдвинадаже ни на минуту не допускала такой мысли.

— А ты уверена, что они не заявятся в Сан-Франциско, чтобынас забрать? — Джордж не спускал с нее встревоженных глаз, и Эдвинауспокаивающе улыбнулась.

— Конечно, не приедут. Они же не похитители детей, нашидядя и тетя желают нам добра. Я думаю, мы сами справимся со своими трудностями.

Это было смелое заявление, но Эдвина твердо решила, чтосможет все сделать сама. В газете работали отличные сотрудники, которыми отецруководил долгие годы. И нет никаких причин все менять, пусть даже теперь нетБерта Уинфилда. Он сам часто повторял, что, если с ним что-нибудь случится,никто этого не заметит. Теперь его утверждение предстояло проверить на деле,потому что Эдвина не собиралась продавать газету. Им нужны деньги, и пусть этоне такая доходная газета, как «Нью-Йорк тайме», но вполне процветающая. И онавсеми силами постарается сохранить газету, дом или любое другое имущество,принадлежавшее ее родителям. Эдвина хотела поскорее приехать домой и убедиться,что там все в порядке.

Она приняла решение и не намерена была от него отступать. НоЭдвина не знала, что дядя Руперт строит планы, как их вернуть в Англию, агазету и недвижимость продать. Он считал, что дети Уинфилдов не должнывозвращаться в Сан-Франциско и жить в опустевшем родительском доме безприсмотра взрослых. Он не хотел принимать во внимание твердое желание Эдвинывернуться всей семьей в родные места.

Следующую неделю Уинфилды провели в Нью-Йорке. Они гуляли впарке, снова посетили врача, который обрадовал их, что Тедди и Фанниокончательно поправились. Обедали в ресторане отеля «Плаза», а потом ходили помагазинам, потому что Джордж заявил, что в куртке, которую ему купила Эдвина,он замерзнет до смерти.

Днем они могли расслабиться, чем-то отвлечься, хоть немноговосстановить силы, но вечерами их преследовали ужасные воспоминания, и они тихосидели в гостиной, погруженные в свои мысли. Алексис все время мучили кошмары,и она спала с Эдвиной, а Фанни рядом, на соседней кроватке.

В последний вечер их пребывания в Нью-Йорке обед подали вномер, и они больше не выходили, тихо коротая время за картами и разговорами.Джордж всех ужасно смешил, поразительно точно изображая дядю Руперта.

— Это не так уж и красиво, — пыталась протестоватьЭдвина, хотя сама смеялась тоже. — У бедняги много странностей инедостатков, но он хороший человек.

Их дядя Руперт действительно был смешон, Джордж этимпользовался вовсю. Только Алексис не смеялась со всеми, она вообще не улыбаласьи по-прежнему держалась очень замкнуто.

— Я не хочу ехать домой, — прошептала она Эдвиненочью, тесно прижимаясь к ней.

— Почему? — спросила та, но Алексис толькопокачала головой и со слезами на глазах уткнулась Эдвине в плечо. — Чеготы боишься, маленькая моя? Там с тобой ничего не случится плохого…

Ничего хуже того, что они пережили, уже действительно неможет быть. Иногда Эдвина жалела, что не умерла сама, ей не хотелось житьдальше без Чарльза, без родителей. У нее не было времени, чтобы посидеть водиночестве, подумать о Чарльзе, вспомнить счастливые минуты, когда они быливместе, но эти мысли так больно ранили ее, что Эдвина даже испытывала облегчениеот того, что голова ее занята заботами о братьях и сестрах. Она стала теперьопорой для младших и должна держать себя в руках.

— Ты будешь опять спать в своей комнате, — шепталаЭдвина Алексис, — и пойдешь в школу со своими подружками…

Но Алексис упрямо помотала головой и жалобно посмотрела наЭдвину.

— Там не будет мамы.

Это правда, и все они это знали, однако Эдвина в глубинедуши по-детски надеялась на чудо, что родители дома и Чарльз с ними, а все, чтослучилось недавно, — только жестокая шутка. Но Алексис, крепко связанная сматерью неведомыми узами, не желала убеждаться в этом, когда они приедут вСан-Франциско.

— Ее не будет там. Но она всегда будет в наших сердцах,всегда-всегда. Все: мама, папа и Чарльз. А дома мы, может быть, почувствуемсебя ближе к маме.

В доме на Калифорния-стрит так сильно ощущалось присутствиеКэт, она столько вложила труда, чтобы дом стал красивым и уютным, а садцветущим.

— Разве ты не хочешь посмотреть, расцвели ли розовыекусты в мамином садике?

Алексис только качала головой, в тихом отчаянии обвиваяруками шею Эдвины.

— Не бойся, моя сладенькая… не бойся… я здесь… я всегдабуду с тобой…

И она знала, что никогда не покинет их. Она вспоминала, какмама в последний раз сказала, что всех их очень любит. Эдвина укачивала Алексиси сама потихоньку засыпала… Это правда, она помнит, как мама их любила… ибольшей любви не бывает на свете. Погружаясь в сон, она думала о Чарльзе и омаме, вспоминала родное мамино лицо, и слезы капали на ее подушку, рядом сголовкой Алексис.

В пятницу, 26 апреля, через одиннадцать дней послекатастрофы, Уинфилды уехали из Нью-Йорка. Машина из «Ритц-Карлтона» доставилаих на станцию, и шофер помог им зарегистрировать багаж. Они везли с собойтолько то, что купила Эдвина в Нью-Йорке, а игрушки и подарки были заранееотправлены багажом.

Итак, детям Кэт и Бертрама теперь ничего не оставалось, какехать домой и начинать самостоятельную жизнь без родителей. Малыши не тактяжело переживали потерю, а вот Филип почувствовал, что он отвечает завсех, — для мальчика, которому нет еще семнадцати, это нелегкое бремя.Джордж тоже переменился. При Эдвине он не осмеливался озорничать, как раньше,не только потому, что она была строже мамы, но Джордж еще и жалел ее — ведь ейприходится столько возиться с малышами, кто-нибудь из них, казалось, постоянносидел у нее на руках. Фанни часто плакала. Тедди надо было то и делопереодевать и носить на руках, а Алексис если не цеплялась за юбку Эдвины, топряталась в каком-нибудь уголке за шторами. Чтобы со всем справиться, Эдвине,наверное, нужно было иметь десять рук, и Джордж старался поменьше шалить, чтобыне огорчать сестру.

Вообще оба мальчика вели себя идеально: помогли Эдвинеустроить малышей и позаботились о багаже Они занимали два смежных купе, и посленочевок на матрасах на полу «Карпатии» это путешествие представлялось приятными комфортабельным.

Когда поезд медленно тронулся, Эдвину охватило чувствооблегчения. Они возвращаются в родные места, и больше ничего плохого с ними неслучится, по крайней мере она надеется на это. Временами, когда она бывалаужасно занята с детьми, ей некогда было предаваться воспоминаниям. Но по ночам,лежа рядом с Фанни и Алексис, Эдвина думала только о Чарльзе, о его поцелуях,нежных словах и страстных объятиях… их последнем танце… о том, какой он былвеселый в ту ночь на «Титанике». Он так любил ее и стал бы прекрасным мужем.Если бы ничего не случилось…