И тогда, господа, он направился на юг. Его легкие былиотравлены газом, и ему сказали, что на юге ему будет лучше. Он перепробовалмного занятий — но не стану докучать вам подробностями. Достаточно сказать, чтов конце концов он стал крупье, и вот однажды вечером в казино он снова встретилее — женщину, разрушившую его жизнь. Она не узнала его, зато он узнал.Казалось, что она богата, что у нее есть все, — но, господа, у крупье глазнаметанный!.. И наступил вечер, когда она сделала последнюю в своей жизниставку. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Просто знаю, и все. Чувствую.Мне могут возразить: у нее, мол, столько платьев, их можно заложить… Нозаложить платья — нет! Это же конец репутации, полный крах! Драгоценности?Опять-таки нет. Разве не был я в свое время ювелиром? Настоящие драгоценностидавным-давно уплыли. Королевские жемчуга распроданы по одному и замененыподдельными. Кушать-то надо, и по счетам в отеле извольте платить! Есть,конечно, богатые мужчины — так они видят ее здесь уже много лет. Фи, говорятони, ей же за пятьдесят! За деньги можно присмотреть что-нибудь помоложе…

От окна, где сидела графиня, донесся сдавленный вздох.

— Да, это был роковой момент в ее жизни. Я следил за ней двавечера. Она все проигрывала и проигрывала. И вот конец. Она ставит все, что унее есть, на один номер. Рядом с нею английский милорд тоже ставит максимум, насоседний номер. Шарик бежит, бежит… Все, она проиграла… Но наши взглядывстречаются. И что же я делаю? Я рискую своим местом в казино и обманываюанглийского милорда. «A Madame», — говорю я и отдаю деньги ей.

— Ax! — Послышался звон стекла: графиня вскочила на ноги и,наклонившись над столом, нечаянно смахнула свой бокал.

— Но зачем? — вскричала она. — Зачем ты это сделал, вот чтоя хотела бы знать?

Повисла долгая пауза, которая, казалось, не кончится никогда,а они все смотрели и смотрели друг на друга через стол… Это было похоже надуэль.

Наконец недобрая улыбочка исказила лицо Пьера Воше.

— Мадам, — воздев руки к потолку, сказал он. — Существуеттакое понятие, как жалость…

— Ах, вот как!..

И графиня снова откинулась в кресле.

— Понятно.

Она уже спокойно улыбалась и была опять сама собою.

— Действительно занятная история, правда, мосье Воше?Позвольте, я помогу вам прикурить.

Она ловко скрутила бумажный жгутик, зажгла его от свечи ипротянула ему. Он нагнулся к ней через стол, и пламя коснулось кончика егосигареты.

Неожиданно она поднялась.

— А теперь мне нужно уйти. Пожалуйста, не провожайте меня.

Никто и опомниться не успел — а ее уже не было. МистерСаттертуэйт поспешил было за ней, но его остановило испуганное восклицаниефранцуза:

— Разрази меня гром!

Он не сводил глаз с полуобгоревшего жгутика, который графинябросила на стол. Наконец он его развернул.

— Mon Dieu! — пробормотал он. — Банкнота в пятьдесят тысячфранков! Понимаете? Это же ее сегодняшний выигрыш, это все, что у нее было! Иона предложила мне от нее прикурить!.. Потому что она была слишком горда и нехотела ничьей жалости. О, она всегда была дьявольски горда… Прекрасна…Неподражаема!..

Он вскочил на ноги и бросился вслед за нею. МистерСаттертуэйт с мистером Кином тоже поднялись. Официант невозмутимо приблизился кФранклину Руджу.

— La note, monsieur[41], — невозмутимо пропел он. Но мистерКин вовремя подоспел на выручку и выхватил у официанта листок.

— Элизабет, что-то мне тут тоскливо, — пожаловался ФранклинРудж. — Бред какой-то!… От этих иностранцев у меня голова идет кругом. Непонимаю я их.

Он обернулся к ней.

— Ха, до чего же приятно видеть перед собой хоть однонормальное, родное, американское лицо. — Голос его стал по-детски жалобным. —Эти иностранцы все такие… чудные.

Молодые люди поблагодарили мистера Кина и скрылись втемноте. Мистер Кин принял у официанта сдачу и улыбнулся мистеру Саттертуэйту.Последний довольно и несколько свысока глядел по сторонам, как сокол послеудачной охоты.

— Что ж, — сказал он. — Вечер прошел прекрасно. Думаю, снашей парочкой теперь все будет в порядке.

— С которой? — спросил мистер Кии.

— То есть как? — Мистер Саттертуэйт несколько опешил. —Хотя… Хотя, возможно, вы и правы — учитывая заразительность примера, и вообще…

Он окончательно смутился.

Мистер Кин улыбнулся, и витраж за его спиной на миг облачилего фигуру в пестрое одеяние, сотканное из разноцветных бликов.

На Корсике мистер Саттертуэйт оказался по милости герцогини.Признаться, здесь он чувствовал себя не в своей стихии. На Ривьере он, вовсяком случае, имел все удобства — которые для почтенного джентльмена всегдазначили немало. Но, как ни дорожил он своими удобствами, он также дорожил идружбою герцогинь. Да, у мистера Саттертуэйта, человека достойного, вполнебезобидного и в целом положительного, была эта слабость: он любил цветобщества. Герцогиня Лит как раз и представляла самый что ни на есть цвет. Родословнаяу нее была идеальна: отец герцог, супруг герцог — и ни одного чикагскогомясника.

В остальном же она была вполне заурядная и неприметная свиду старушка, более всего любившая украшать свои платья чернымстеклярусом[42]. У нее было множество бриллиантов в старомодной оправе, которыеона носила точно так же, как в свое время ее мать — то есть цепляла их на себябез разбору, куда попало. Кто-то однажды предположил, что герцогиня становитсяпосреди комнаты, а ее служанка ходит вокруг нее и пригоршнями швыряет в нееброшки.

Она щедро жертвовала деньги на всяческие благотворительныенужды и искренне заботилась о своих иждивенцах и различного рода попрошайках,однако в мелочах бывала очень прижимиста. Она, например, любила прокатиться зачужой счет и, делая покупки, всегда яростно торговалась.

Теперь герцогине приспичило ехать на Корсику. Каннынаскучили ей, к тому же она рассорилась с Мануэлем — владельцем отеля из-за ценна комнаты.

— Вы, Саттертуэйт, едете со мной, — не терпящим возражениятоном объявила она. — В наши годы нам с вами можно уже не бояться сплетен.