Теперь следовало позвонить самому ГлухонемомуПапочке. Если не позвонить вовремя, он может не успеть добраться до ресторана.Он прилетел из Парижа на деловую встречу с Ирвом Равицем – гендиректором«Элиас-Кларк». Эта встреча была очень важной, и Миранда хотела, чтобы всепрошло без сучка без задоринки, – впрочем, как обычно. Настоящее имяГлухонемого Папочки было Хантер Томлинсон. Они с Мирандой поженились за год дотого, как я поступила к ней на службу, после довольно необычного (как мне говорили)романа: она наседала, он колебался. Эмили рассказывала, что она преследовалаего с непоколебимым упорством – и он, устав от нее бегать, в конце концовсдался. Она бросила своего второго мужа (солиста одной из самых известных группконца шестидесятых и отца девочек), который даже не подозревал об этом, пока ееюрист не принес ему на подпись документы. Через двенадцать дней послеофициального развода она вновь вышла замуж. Мистер Томлинсон подчинился приказуи переехал в пентхаус на Пятой авеню. Я видела Миранду только один раз и ниразу еще не встречалась с ее мужем, но уже достаточно долго общалась потелефону с ними обоими, чтобы понять, что они – увы! – одна семья.

Три звонка, четыре, пять… Хм, интересно, гдешляется его секретарша? Лучше всего было бы попасть на автоответчик, я сегодняне в состоянии выслушивать бессмысленную дружелюбную болтовню, до которойГлухонемой Папочка был большой охотник. Но мне ответила его секретарша:

– Офис мистера Томлинсона. – Она налегала на«р» и по-южному растягивала гласные. – Чем могу помочь? (Чем магу памочь?)

– Привет, Марта, это Андреа. Послушай, совсемне обязательно беспокоить мистера Томлинсона. Может, ты просто примешь для негосообщение? Я заказала столик…

– Дорогая, ты же знаешь, что мистеруТомлинсону всегда приятно поговорить с тобой. Подожди секундочку. – И не успелая воспротивиться, как в трубке уже звучало «Нос кверху. Нет стрессам» БоббиМакферрена. Это было так похоже на Глухонемого Папочку – выбрать для своеготелефона самую оптимистическую песню из всех когда-либо написанных.

– Энди, это ты, сокровище мое? – Он говорилнегромко, густым приятным басом. – Мистер Томлинсон уж начал думать, что ты егоизбегаешь. Лет сто не имел удовольствия разговаривать с тобой. – На самом делепрошло недели полторы. Вдобавок к своей слепоте, глухоте и немоте мистерТомлинсон имел неприятную манеру постоянно говорить о себе в третьем лице.

Я сделала глубокий вдох.

– Здравствуйте, мистер Томлинсон. Мирандапопросила меня сообщить вам, что встреча состоится сегодня в час в «Ле Серке».Она сказала, что вам…

– Сокровище, – он говорил медленно, спокойно,– подожди со всеми этими планами. Доставь старику капельку удовольствия,расскажи мистеру Томлинсону, как ты поживаешь. Ты ведь не откажешь ему? Ну такскажи, моя дорогая, ты счастлива, работая у моей жены?

Счастлива ли я, работая у его жены? Хм. Дайтеподумать. Испытывает ли счастье кролик, когда его проглатывает удав? Нуконечно, я просто ужасно счастлива, работая у вашей жены. Когда нам нечемзаняться, мы делаем друг другу косметические маски и говорим о парнях. Такаярасслабуха, вы, наверное, знаете. Одним словом, оттягиваемся по полной.

– Мистер Томлинсон, я люблю свою работу, и мненравится моя хозяйка. – Я старалась не дышать и молилась, чтобы на этом онуспокоился.

– Что ж, мистер Томлинсон в восторге от того,что у тебя все получается.

Хорошо, придурок, вот только правда ли, что тыв восторге?

– Спасибо, мистер Томлинсон, приятного вамобеда. – Я положила трубку, не дожидаясь неизбежного вопроса о том, что я делаюв эти выходные.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела посторонам. Эмили была всецело поглощена очередным счетом на двадцать тысячдолларов, который Миранде прислали из «Американ экспресс». Ее ухоженные бровибыли сосредоточенно сдвинуты. Операция «Гарри Поттер» вновь замаячила передомной: я должна не мешкая приступить к ее выполнению, если хочу, чтобы у менябыли выходные.

Мы с Лили решили весь день смотреть телевизор.Я вымоталась на работе, она выдохлась на занятиях – вот мы и пообещали другдружке, что в воскресенье устроимся у нее на диванчике с пивом и чипсами.Никаких «легких закусок». Никакой диетической колы. И уж конечно, никакойделовой одежды. Хотя мы с Лили часто говорили по телефону, мы еще ни разупо-хорошему не посидели с тех пор, как я переехала в Нью-Йорк.

Мы с ней были лучшими подругами с восьмогокласса, с тех пор, как я увидела ее за столиком в кафе: Лили сидела там одна иплакала. Она тогда только что переехала жить к бабушке и поступила в нашу школу– после того как стало совершенно очевидно, что ее родители не собираются к нейвозвращаться. За несколько месяцев до этого они примкнули к странствующим фанатам«Мертвых» [6] (когда у них родилась Лили, им обоим было по девятнадцать лет, иэксперименты с ЛСД интересовали их куда больше, чем их ребенок). Девочку ониоставили на попечение своих безбашенных соратников по коммуне в Нью-Мексико(Лили предпочитала называть это коллективом). Когда через год стало абсолютноясно, что гастроли затянулись, бабушка Лили забрала ее из коммуны (бабушкапредпочитала называть это сектой) и привезла в Эйвон. В тот день, когда яувидела Лили плачущей за столиком в кафе, бабушка заставила ее отрезать грязныеспутанные космы и надеть платье. И Лили была от этого совсем не в восторге.Что-то в ее манере говорить, в том, как она сказала: «Ты похожа напоследовательницу дзен» и «Надо постараться отрешиться от всех проблем»,тронуло мое сердце, и мы тут же стали подругами. Мы были не разлей вода встарших классах, все четыре года в университете прожили в одной комнате и воттеперь обе сумели устроиться в Нью-Йорке. Лили еще не решила, что ей нравитсябольше: помада от «МАК» или ожерелье из пеньки, и была немножко слишкомчудачка, чтобы хоть что-то делать «как все», но мы с ней отлично дополняли другдруга. И я скучала по ней. Потому что в тот год, когда она стала аспиранткой, ая – фактически рабыней Миранды, мы забыли нас прежних.