Он повел плечами.

— Моя мать была итальянкой, и первые десять лет я прожил в этой стране, — ответил он. — В Итоне меня долго отучали от привычки сыпать непонятными словами, но, как видите, не слишком успешно.

— Ма il tuo inglese е degno di tutti i tipi di lode***, - заметила Элизабет и весело улыбнулась его изумлению. — Если бы вы не проговорились, я бы ни за что не догадалась, что он вам не родной.

— Мисс Уивер, — ошарашенно выдохнул мистер Рид, — а вы-то откуда?..

Немудрено было удивляться. Итальянский ценился куда как меньше французского или даже немецкого, и отцу в свое время пришлось очень потрудиться, чтобы разыскать гувернантку, владеющую им и способную научить ему упрямую дочь.

— Красивый язык, — легко ответила Элизабет. — Сама не знаю, почему однажды в детстве мне пришло в голову, что я должна уметь его понимать. А бедный папа слишком любит нас с Эмили и не может ни в чем отказать.

«…лишь то, что Богу угодно»…

У Энтони словно что-то вспыхнуло в голове и на пару мгновений стерло все запреты. Что они значили, когда рядом с ним была самая чудесная, самая восхитительная, самая желанная девушка на свете? И если она оказалась даже лучше, чем он мог себе представить? И если она снова и снова восхищала, и поражала, и… словно бы дразнила…

— Вас невозможно не любить! — выдал он и тут же увидел, как сжались в кулак ее пальцы на его руке. Diavolo, напугал, своего ангела напугал, вот же безумец! — И я очень хорошо понимаю мистера Уивера: редко кто может похвастаться столь красивыми и благонравными дочерьми, — добавил он, отчаянно надеясь, что Элизабет поверит такому пояснению.

Она незаметно выдохнула. На какую-то секунду она подумала, что мистер Рид решил воспользоваться их уединением и своим правом одобренного жениха, и замерла, готовая защищаться. Однако он тут же успокоил ее, уточнив про отца. И теперь на смену глупому страху пришло еще более глупое сожаление. Он снова вел себя, как чужой.

«Angelo custode»…

Эти слова были единственными, которые Элизабет знала до начала обучения итальянскому. Но откуда они взялись, вспомнить так и не смогла.

— Если захотите добиться чего-нибудь от папы, похвалите ему нас с Эмили, — с чуть дрожащей улыбкой проговорила она. — Это его слабое место.

Энтони удержал рвущуюся наружу поддержку подобного отношения Томаса Уивера к дочерям, лишь поклонился в знак того, что услышал Элизабет. Столько лет он учился самообладанию, но оно раз за разом подводило, стоило ему лишь взглянуть в темные внимательные глаза. Они прожигали душу насквозь, оставляя в ней ноющие дыры и понимание, что ничего другого у него просто не будет.

Где-то слева послышалось журчание ручья, и Элизабет изъявила желание увидеть его. Энтони подчинился и потом только сидел на земле чуть поодаль, глядя, как она ловит ладонью прохладные струи и пытаясь разглядеть в слишком редком спокойствии воды ее отражение. Смотреть на саму мисс Уивер — такую посвежевшую, вдохновленную, слишком понятную — было опасно: он мог и не спохватиться вовремя, чтобы отворотить взгляд и не смутить ее своим далеко не безвинным интересом. Он не имел права позволить себе испортить с ней отношения. Только не сейчас, когда дело приняло столь дурной оборот.

— А вы помните Италию? — неожиданно спросила Элизабет, по-прежнему глядя на воду и словно бы смущаясь своего вопроса. — Папа был в Персано, когда ездил за новым жеребцом: он проехал почти всю страну и потом столь воодушевленно описывал ее красоты, что я загорелась стремлением повторить его путь. Я никому не говорила об этом, но ваши вчерашние слова о мечте заставили меня пересмотреть неосуществимость такого желания. Можете посмеяться надо мной, сказать, что вовсе это никакая не мечта, а просто прихоть избалованной довольством девицы…

Он мог сказать лишь то, что не представлял себе большего счастья, чем стать в этой поездке ее спутником.

Но к чему ей было об этом знать?

— В Италии сейчас неспокойно, — кажется, не без попытки отговорить ее от поездки с другим сопровождающим сообщил Энтони. — Восстания, война за независимость. Я бы посоветовал вам переждать несколько лет, прежде чем планировать такое путешествие. Впрочем, полагаю, мистер Уивер знает об этом не хуже меня и сумеет вам все разъяснить.

Элизабет взглянула на него с удивлением, чувствуя, как душу заполняет обида. Разве об этом она говорила? Поделилась сокровенным с пылким итальянским сердцем, а в ответ получила холодный британский выговор. Такой, что продолжать дальше не хотелось.

— Благодарю за прогулку, мистер Рид, — поднялась она на ноги и принялась тщательно расправлять складки на платье, чтобы только он не заметил, как она уязвлена. — Я отдохнула и вполне пришла в себя. Думаю, что нам с Эмили пора возвращаться домой.

Энтони сжал кулаки, чувствуя в ее голосе разочарование и понимая, сколь сильно задел ее своим ответом. Поставил под сомнение ее мечту, хотя без всякого сомнения отдал бы полжизни за один только шанс на осуществление своей. Чем он теперь мог перед ней оправдаться?

И зачем ей нужны его оправдания?

И все же всю дорогу до Кловерхилла, следуя за молчаливой Элизабет, он пытался придумать, как сгладить произведенное на нее впечатление, и лишь у самых ворот, когда отступать стало некуда, решился обратиться к ней:

— Мисс Уивер…

Однако его оборвало появление заплаканной Эмили. Она без всяких предисловий бросилась старшей сестре на шею, и на все расспросы взволнованной Элизабет лишь мотала головой. У Энтони похолодело в груди при мысли, что Джозеф мог ее обидеть: тот хоть и был отличным помощником, а языком отличался острым и порой несдержанным. Ему ничего не стоило…

— Мисс Эмили, если Джозеф… — начал было он, но она наконец отпрянула от сестры и заглянула ему в глаза с непререкаемой решительностью.

— Дайте мне слово, что сотрете этого Мортона в порошок! — потребовала она. И никакие увещевания старшей мисс Уивер не удержали Энтони от этого обещания

*ангел-хранитель (ит.)

**Происходит то, что Богу угодно (ит.).

***За то ваш английский достоин всяческой похвалы (ит.)

Завтрак в Кловерхилле проходил в атмосфере мрачности и полного молчания. Даже Джозеф, в последние дни развлекавший присутствующих за столом Энтони и Ребекку своей словоохотливостью, нынче был задумчив и совсем невесел. Он ковырял вилкой то яичницу, то бекон так долго, что оставил что от того, что от другого лишь ошметки, прежде чем заметить схожую картину в тарелке старшего товарища.

— Твой повар скоро решит, будто мы боимся, что он хочет нас отравить, — усмехнулся Джозеф и тут же заметил, как Ребекка вздрогнула. Энтони накрыл ее руку своей и, бросив на него осуждающий взгляд, постарался успокоить застывшую с поднесенным ко рту кусочком пудинга невестку. Джозеф виновато уткнулся в свою тарелку. Ну да, как будто он не знал, что господин Джордж Рид пытался отравить молодую супругу по примеру того, очевидно, как до этого отправил в лучший мир своих предыдущих жен, но в последний момент перепутал бокалы и издох сам, а Ребекку обвинили в его убийстве. Ее счастьем было, что сводный брат ее мужа оказался не только барристером, но и благородным человеком, предпочетшим запятнать родовое имя, вместо того чтобы отправигь не способную защищаться невестку на виселицу. И ведь понимал, чем это может быть чревато и сколько дверей захлопнется перед ним после такого позора, а все равно поступил по чести и вряд ли хоть раз жалел о своем решении.