Энтони, договорившись с Тайной и ее менее строптивой подругой, оставил их пастись возле раскидистого дерева, и поспешил вернуться к Элизабет. Вряд ли стоило опасаться ее обморока — уж он-то прекрасно знал, какая сила духа таилась под внешней оболочкой хрупкой леди, — но и восхищение в темных глазах было для него не меньшей неожиданностью. Настоящее, теплое, искреннее, на какое он, казалось, никогда не мог и рассчитывать.

— Вы просто волшебник, мистер Рид! — промолвила Элизабет. — Пожалуйста, скажите, что вы знаете лошадиный язык, иначе я буду считать всех наших конюхов бездарными лодырями.

— Думаю, просто ваша Тайна считает ниже своего достоинства подчиняться мужланам, — усмехнулся Энтони. — Она настоящая леди и соглашается уступить только…

— Истинному джентльмену, — не удержалась от комплимента Элизабет. Но, похвалив Тайну, мистер Рид как будто отдал должное и ей самой, и Элизабет захотелось и ему сделать приятное. И понимающая, но от того не менее добрая улыбка стала лучшей наградой за ее добрые намерения.

— Могу я предложить вам опереться на мою руку, мисс Уивер? — спросил он, невольно напомнив ей о причине своей заботливости. — Простите, не имею права оставить вас одну, даже если вам смертельно надоело мое общество.

Элизабет заставила себя сосредоточиться на его словах, а не на близости Кловерхилла.

— Опять лукавите, мистер Рид, — попеняла она. — Вы настолько интересный и учтивый собеседник, что ваше общество просто не может кому-либо надоесть.

Энтони принял и этот комплимент ровно так, как предписывал этикет, не позволив себе уловить в нем ни капли ее искреннего неравнодушия.

— Благодарю вас! — ответил он, и в его голосе Элизабет почувствовала отстраненность. Удивленно посмотрела на мистера Рида, пытаясь понять, чем могла заслужить ее, но он уже подставил ей руку, и Элизабет, не желая показаться невежливой, положила сверху свою.

Мистер Рид двинулся с холма вниз, и она послушно последовала за ним. Нужно было, наверное, завязать какой-нибудь легкий, ни к чему не обязывающий разговор, но Элизабет могла лишь смотреть на их почти сомкнутые руки и бороться с уже знакомым теплом в душе, вытеснившем и страх, и смущение, и даже мысли об Эмили. В нем было словно бы что-то сокровенное и очень притягательное, и от этого сильнее стучало сердце, и хотелось опять услышать голос мистера Рида — спокойный, мягкий, глубокий…

— Мисс Уивер!..

— Мистер Рид!..

Они коротко переглянулись и замолчали, сконфуженные одновременным началом. Он склонил голову, предоставляя ей право первого слова. Ах, если бы Элизабет еще знала, что сказать.

— Куда мы направляемся? — не чувствуя и толики того равнодушия, с которым прозвучал ее голос, спросила она. Мистер Рид неопределенно махнул свободной рукой.

— Подальше от Кловерхилла, — все же сказал он. — Мне показалось, вам неприятен его неопрятный вид.

Он ошибся с объяснением, однако Элизабет поразило то, сколь точно он угадал причину. Неужели она чем-то дала ему понять, сколь тягостно ей это место? Это было бы совсем уж некрасиво.

— Я знаю, что здесь много лет никто не жил, — постаралась она оправдаться. — И то, как нынче дом преобразился, делает вам честь как его новому хозяину.

Энтони усмехнулся: она забросала его похвалами, а чувствовала между тем лишь замешательство из-за своего недомогания.

— Мисс Уивер, мы чрезвычайно любезны, однако моей заслуги здесь почти что нет. По рекомендации вашего отца я нанял добросовестного управляющего, и он, как видите, взялся за дело со всей ответственностью.

— Будь я вашим управляющим, первым делом приказала бы вырубить засохшие кусты, — неожиданно даже для самой себя пробормотала Элизабет. Поймала то ли удивленный, то ли — совершенно неуместно — виноватый взгляд собеседника и все-таки вспыхнула от своей несдержанности. Однако последующие слова мистера Рида были снова преисполнены доброжелательности.

— Вы совершенно правы, мисс Уивер, — согласился он. — Я, признаться, тоже рассчитывал по возвращении не застать здесь этих унылых зарослей. Но, видимо, придется браться за топор самому.

— Если вы не станете возражать, я попрошу папу прислать вам в помощь пару крепких ребят, — постаралась сгладить предыдущую неловкость Элизабет. — Уверена, ему доставит удовольствие оказать вам хоть какую-нибудь ответную услугу.

Однако мистер Рид неожиданно твердо покачал головой.

— Мистеру Уиверу не за что со мной расплачиваться, — негромко сказал он. — Это я его вечный должник и безмерно счастлив исполнить хотя бы часть своих обязательств.

Элизабет непонимающе посмотрела на него, но мистер Рид столь красноречиво уклонился от ее взгляда, что она тут же осознала всю бессмысленность дальнейших расспросов.

— Вы… поэтому и взялись его защищать? — осторожно произнесла она. Мистер Рид еще напряженнее вгляделся вдаль.

— Боюсь, с моей репутацией он иначе не позволил бы мне это сделать, — словно в ответ каким-то своим мыслям сказал он, и Элизабет, повинуясь неведомым силам, ободряюще пожала его руку.

— Папа знает, что вы не виноваты во всех тех отвратительных вещах, о которых пишут газеты, — мягко проговорила она. — Он и мне все объяснил, а уж против его уверенности и доводов любые слухи бессильны!

Энтони позволил себе расслабиться. Даже понимая, что Элизабет столь же недосягаема для него, как луна в ночном небе, он тем не менее очень хотел выглядеть в ее глазах порядочным человеком. Заслуживающим той милости, коей она его однажды одарила без единого сомнения.

Воспоминания об этом пятнадцать лет были его путеводной звездой и той самой опорой, что помогала выстоять и достичь желаемого. В самые сложные моменты жизни, когда казалось, что ничего хорошего в ней так и не будет, он воскрешал в памяти светлый образ юной Лиз и осознавал, что не имеет права не оправдать ее доверия.

«У него честные глаза!..»

Эта фраза стала его девизом. С тех самых пор он ни разу не позволил себе солгать или поступить бесчестно, даже если правда грозила настоящей бедой. В Итоне не любили церемониться, а Энтони с его непривычной для англичан внешностью и плохим выговором попадал под горячую руку особенно часто. И все же он был благодарен за те знания, что получил в стенах учебного заведения, позволившие ему стать солиситером и заработать на Оксфорд, после которого и должность барристера оказалась лишь делом времени и удачи.

Последняя, словно бы отдавая долги за голодное детство и трудную юность, благоволила с особым усердием, не только одарив его благодарными и весьма обеспеченными клиентами, но и подарив возможность отдать свои долги. А потом — то ли в насмешку, то ли в испытание — сведя с Элизабет.

— Accade quello che Dio vuole**, - пробормотал Энтони, за своими мыслями не заметив, что перешел на другой язык. Однако это не могла пропустить Элизабет.

— Вы говорите по-итальянски?