мерзостной клоакой.

Так воспой же седых чудовищ, Цельтис,

Чтобы стих твой был Гарпии[218] подобен.

12. К Вакху с увещанием, против подделывателей вина[219]

О Вакх, сопутник Феба блистательный,

Кто виноградом вкруг головы повит,

Кто для поэтов влагой мудрой

Их вдохновение оживляет,

Ты с барбитоном песен сливаешь лад,

Когда порхает в быстрых руках твой плектр,

И строфы глас поет согласный,

С ласковым говором струн слиянный,

Среди небесных ты лишь богов один, —

10 Когда Семела видит Юпитера, —

До срока матерью рожденный,[220]

К отчему сразу бедру привыкнул.

Ты, как Дионис дважды родившийся,

Сердца очистив от гложущих забот,

Целишь, благой отец, к счастливой

Жизни страдающих возвращаешь.

Умерен долго был я в дарах твоих,

Когда все лозы лютый спалил мороз

Иль почки полные погибли

20 Все от ударов громадных градин.

Ты ненавидишь ныне поддельщиков,[221]

Тебя творящих зельями новыми,

И алчных тех, кто всякой дрянью

Влагу целебную оскверняют.

Тебя сегодня молит просящий Рейн[222]

И Майн с Сосновой льющийся вниз горы,

Еще Некар соседний с Истром,

С Коцером, Тубером искривленным,

Как Свев и Лаба, франкская Сала так,

30 Что в Майн впадает, с той же Сосновой кто

Горы струится и с потоком

Лабы сливается виноструйной,

Удачлив, рожки ты по холмам обвей,

Чтоб щедро лозы полнились гроздьями,

И пусть в давильнях, влагой полны,

Пенятся ванны и все сосуды.

Мы вечно будем ныне молить тебя,

Твоих достоинств всюду объявим сонм,

И пусть сольются с барбитоном

40 Песни тебе и застолья наши.

13. К Урсуле, направляющейся со мной в термы[223]

Урсула, завтра в термы

Мы поспешим жаркие, в них теплым телам леченье,

Виден их пар близ града,

Славный кому Майн даровал имя рекою отчей.

Тело тебе святая

Здесь облегчит, серным вода веянием согрета,

Бьет из пещер глубоких

Кверху ключом, что порожден в недрах водой благою.

Но лишь омоешь в водах

10 Тело твое, мы поспешим к травам тогда прелестным,

Где средь густых деревьев

Гуще еще сделавшись, тень телу дарует крепость;

Горлышком звонким в кущах

Стройно поют птицы, резвясь, сладкоголосным хором;

Здесь же, приявши пищу,

Влагу из чаш мы да вкусим, радуясь, посребренных;

Пусть поцелую после

Губы твои, сливши тела, как мы хотели оба.

14. К юноше Бооту, который из страсти к деньгам взял в жены беззубую старуху[224]

Я дивлюсь, как тебе мила старуха,

Что успела прожить сто лет Приама

И стареет как Нестор долголетний,

У которой во рту зубов не больше,

Коль тебе рукоплещет и хохочет,

Чем в младенческому рту, зубов лишенном.

А когда с головы повязку снимет,

Блещет снега белей старухи волос,

И морщин она столько тщится сгладить,

10 Сколько в пашне обильной земледелец

Четырьмя лошадьми борозд проводит,

Но прельщался ты гладкими сосцами,

Грудью грузной, округлостию членов,

Ставших суше стволов сухих деревьев,

Коих видишь ты в уголья сожженных.

Иль отвислый живот тебе по сердцу,

Что сравнить с сычугом тебе бы надо,

Кто тебе пресыщенье ночи дарит

И счастливит своей стыдливой лаской.

20 Нежный лишь прикоснешься к ней руками

И, ласкаясь, сорвешь ты поцелуи,

Заключишь, что чурбан обнял холодный

Или тело, гниющее в могиле.

Ноздри, нежный, тогда зажми покрепче,

Как привык ты, в нужник входя зловонный!

Но прельстился ты денежною прорвой,

Богатейшею и землевладельной,

И рукой окольцованной с камнями,

Что навеки тебя снабдит деньгами

30 И сестерциев тысячу положит,

Та старушка жена дружкам веселым,

Что сподобит тебе несчастный жребий.

Глупый, в этом огне, юнец, горишь ты,

Ждешь, бедняга, — умрет, страдая тяжко,

Но она долгожителя оленя

Превзойдя и ворону, — птиц болтушку, —

Наконец, поделом тебя зароет.

15. К ученому Рейнскому сотовариществу, чтобы сочлены устроили со мной торжественную трапезу, когда Феб возвратится от созвездия Козерога[225]

О Каллиопа,[226] новые струны тронь,

С латинской флейтой песни пропой, молю,

И все, что некогда когорта

Греков пропела внушеньем Феба,

Кто ныне снова в блеске своей главы

Ночами правя, ясный вращает круг

И бороды у Козерога

Светочем огненным достигая.

Итак, о Феба милое дружество,

10 Что Рейн лелеет средь высоты брегов,

Восславим же светило, славя

Старого также сосуды Вакха!

Пусть яства щедро всюду уставят стол,

Как в африканских полон он был краях,

Так мы, свершивши жертву Фебу,

Песню с кифарой споем послушной.

О Феб, отец наш, мира всего глава,

Чье возвращенье чувствует все вокруг

И с чьим приходом все начала

20 Снова родятся в обличье новом,

Среди поэтов мудрых пребудь, неся

Им свет, чтоб песни те написать могли

На долгий век, искусны в этом,

Столь же любимые чрез столетья.

Затем, — что будет необходимо нам, —

Одежду с пищей ты обещай кивком,

И добрая пусть длится слава,

Тело когда уже дух покинет.

30 Не дам, чтоб мрачный Тартара воды ум

Страшили, жуткий чтобы подземный пес

Поколебал меня трехглавый

И Радамант иль Эак решеньем.[227]

Постов тяжелых дни