Смолин без малейшей брезгливости взял ее у искусника,повертел, одобрительно хмыкнул. Бронзовое сооружение весом в пару килограммовблагодаря мышиным стараниям сплошь покрылось пятнами и пятнышкамиядовито-зеленой окиси, бронза потемнела, утратив всякий блеск. Выгравированнаяпо краю надпись «БИБЛIОТЕКА С.П.Б. ОХРАННАГО ОТДЕЛЕНIЯ», казалось, была сделанаименно что сотню с лишним лет назад, как и надписи на обратной стороне:«1905 г.» и «БВП», а также полустершаяся надпись в овале «Бергъ».

Ни малейшей доработки не требовалось. Фуфло получилосьпервоклассное, способное ввести в заблуждение не одного эксперта, а уж о лохахи думать не следовало. Маэстро мог отреставрировать что угодно, так, что вещьпредставала отроду ненарушенной, – а мог с тем же успехом смастрячитьсобственными руками массу интересных вещей, которые задешево продавать нестанешь хотя бы из уважения к труду сибирского самородка…

– Ну как?

– Ты гений, Маэстро, – искренне восхитилсяСмолин. – Алексашка на выдержке?

– На выдержке. Ты ж сам сказал, что время терпит.

– Да ради бога, я тебя и не думаю торопить, –сказал Смолин. – Не горит… Пантелеич, я вот опять подумал… А не замахнутьсяли нам как-нибудь, благословясь, всё же на Бенвенуту нашего Челлини?

Ловко подцепив пинцетом сигарету из открытой деревяннойкоробочки, Маэстро вставил ее в рот, чиркнул спичкой, с удовольствиемзатянулся, усмехнулся с видом прекрасно знающего себе цену человека:

– Вась, ты же знаешь: я и насчет Бенвенуты готовпопробовать. При наличии должного финансирования. Что, есть наконец наколочки?

– Постучим по дереву, – сказал Смолин и быстрокоснулся костяшками пальцев деревянной крышки стола. – Кот Ученый скороедет в Цюрих покопаться в развалах, и замаячил там один любопытный персонаж…Если что, я тебя моментально высвищу, никто, кроме тебя, Европу оттрахать неспособен… По моей линии есть что интересное?

– Помнишь портсигарчик, что Миха привез из Барнаула?Тот, что с Мцырем, который давит барса?

– Чего ж не помнить. Судя по чекухам, нэповскиевремена, с царских образцов…

– Ага. Врубель приводил две недели назад какого-тохорька, по всем признакам – ненашенского. Вроде бы московское чмо. Заказал нанего Фаберовские чекухи.

– Сделал?

– Я да не сделаю… Десять дней как отдал. Ты учти…

– Учту, – кивнул Смолин. – Спасибо… Ничегобольше?

– Да вроде нет. Ты загляни к Врубелю, он опять кипяткомписает.

– По поводу?

– Кто-то ему толкнул в Манске задорого большую такуюэмальку. Хорошая эмалька, слов нет, но все же новодельная. Отметь себе – вМанске завелся умелец, штампующий вполне приличные эмальки, меня или тебя онеще не наколет, но для прохожего вполне сойдет.

– Вот это надо будет посмотреть, – прищурилсяСмолин. – Каждый день сюрпризы, а… Растет мастерство провинции…

Какое-то время он молча пускал дым, с удовольствием созерцая«раритет» в облике чернильницы. Что ж, такова жизнь. Антиквариат сталиподделывать с тех самых времен, как появился на него спрос – а чего ж вы хотели,хорошие мои? Где спрос, там и предложение… Тут все дело в этике, а она укаждого своя. Встречаются редиски, способные впарить фуфло даже своим – плохиелюди, нехорошие, неправильные… Сам Смолин придерживался качественно иныхвзглядов: своим, постоянным клиентам, знатокам и ценителям он в жизни бы неподсунул фуфло (не только по благородству души, но еще и оттого, что выгода –одномоментная, а вот пятно на репутации – надолго). Зато сам бог велел (прости,Господи!) облапошить заезжего лоха, у которого карманы лопаются от денег, арожа – от самомнения. Особенно это касается богатеньких обитателей столицынашей Родины – которых с особенным удовольствием обувают по всей Руси Великой,считая таковое деяние не только восстановлением социальной справедливости (уних там деньги, известно, дурные), но и национальным видом спорта. Незаметноцелый раздел народного фольклора, городских легенд сложился: «Как обувализаезжего москвича» – причем, что характерно, выдумки там очень и очень мало,все, как в титрах порой пишется, на реальных событиях основано…

– Спасибо, Пантелеич, – сказал Смолин, встал итщательно завернул в пластиковый пакет чернильницу, а портсигары бережнорассовал по карманам. – Пойду окаянствовать…

Не первой молодости «паджеро» Смолина переваливался поколдобинам неширокой улочки довольно уверенно – зато идущий следом, то и делоотстававший черный новейший «лексус» часто притормаживал, шел зигзагами, минуяособенно неприглядные рытвины. Временами Смолину, с ухмылочкой поглядывавшему взеркало заднего вида, казалось, что роскошная тачка приобрела удрученный вид и,если б могла говорить, наверняка взвыла бы матом: куда вы меня загнали, ироды?

– А я-то думала, тут одни наркоманы… – сказаласидевшая рядом Инга.

Мимоходом покосившись на загорелые ножки, едва прикрытые вверхней части красной юбочкой, Смолин фыркнул:

– Тут и нормальные люди есть, то бишь алкаши…

Он до сих пор терзался сомнениями: правильно ли сделал,прихватив с собой на серьезное дело эту плотвичку пера. Загорелых стройныхножек на свете превеликое множество – как и смазливых мордашек. А горькийжизненный опыт учит, что наивность, непосредственность и некоторая надежность втаких вот глазенках в два счета может обернуться нешуточными хлопотами,выскочившими из-под розовых губок вампирскими клычками. Никому нельзя доверять,особенно молодому поколению, которому в голову не вколачивали хотя бы тогоминимума идейной кормежки, которую смолинское поколение все же не целиком мимоушей пропустило…

И успокаивал себя: это разумный профессиональный риск, всепредпринято для того, чтобы попробовать завести своего надежного человечка впопулярной газете… а также, если карта ляжет удачно, еще и посмотреть, как этаблузочка расстегивается. И тем не менее в глубине души он чувствовал нечтонесвойственное философии «одного на льдине», отчего на себя немного злился: нехватало в его годы человеку с его ухватками и жизненным опытом отвлекаться нанечто постороннее, мало было печальных примеров, что ли?

Он сбавил скорость до пешеходной, высунулся из окна, старательноразглядывая номера домишек. Остановил машину, поднял стекла, выключилзажигание. Выпрыгнул первым и, обойдя джип, подал руку Инге, чтобы не поломалавысокие каблучки, спрыгивая на пересеченную местность.

Вокруг, как и обычно в полдень, стояла относительная тишина,разве что в доме напротив орала музыка, а метрах в ста от них по широкойсинусоиде брел обтрепанный абориген, громко мычавший некий неопределимыйшлягер.

Подъехал «лексус», остановился впритык. Шофер – если толькоэто определение подходило к элегантному молодому мэну в полосатом галстуке –живенько выскочил, распахнул заднюю дверцу для патрона, и тот неторопливо,солидно извлек свою персону из машины. Лет на десять помоложе Смолина, но емудашь еще меньше: сытая, ухоженная, благополучная физиономия, благородный загарне в вульгарном солярии заработан, а обретен где-нибудь на экзотическихконтинентах. Личный массажист, конечно, здоровый образ жизни и все такое.Хозяин жизни, хвостом его по голове. Нефтянка…