Господин Дегтяренко с некоторым неудовольствием втянулноздрями воздух – запахи отовсюду долетали отнюдь не гламурные. Моментальноопределялось, что кто-то поблизости держит свиней, а его соседи вовсюпользуются обычным фанерным сортиром. И все такое прочее, вплоть до тощей собакибеспризорного вида, которая как раз старательно справляла нужду чуть ли не подколесом «паджеро».

– Куда прикажете? – с нескрываемой ирониейпоинтересовался Дегтяренко.

Смолин кивнул в сторону невысоких покосившихся ворот. Водворе располагалась убогая избушка, вполне может оказаться, помнившая еще тевремена, когда легендарный царский пристав Мигуля с единственным на всюгубернию ротвейлером гонял тут преступный элемент. Посеревшие бревна, крышапрохудилась, в крохотном палисаднике не цветики идиллически произрастают, анабросаны какие-то ржавые железяки и, вовсе уж ни к селу ни к городу, валяетсядлинная жестяная вывеска «Баня № 43».

С той стороны ворот заливалась визгливым лаем собачонка,судя по скудному голоску, небольшая. Смолин без церемоний подошел к калитке изагрохотал в нее кулаком. Сначала последствий не было никаких, потом заскрипеладверь, и чей-то пропитой голос рявкнул хрипло:

– Какого… вашу… долбитесь… на…?

– Отворяй, Сергеич! – крикнул Смолин. – Этоя, с клиентом!

– С фуентом… – заворчали внутри.

Но тут же, судя по звукам и яростному мату, хозяин загналшавку в сараюшки, запер и неторопливо отпер калитку. Пригляделся, отступил надва шага:

– Заходите, коли приперлись…

Это был субъект лет семидесяти, худющий и нескладный, втрехдневной щетине на впалых щеках. Будучи босиком, он тем не менее щеголял взамызганном костюме в полосочку (пиджачишко поверх тельняшки с прорехой нахудом пузе, на лацкане две медали с засаленными, потерявшими вовсе цветленточками: «За освоение целинных земель» и «За трудовое отличие». От негораспространялась волна застарелого перегара и прочие, столь же предосудительныеароматы.

Покачавшись и поморгав, он неожиданно повернулся и, неоглядываясь, зашлепал босыми ногами в дом. Смолин ободряюще кивнул спутникам ипервым направился следом.

Миновав темные сени, они оказались в большой и единственнойкомнате, обилием меблировки, в общем, не страдавшей: огромный покоробившийсяшифоньер из прессованной фанеры, шкафчик, наподобие кухонного, постель, стол,парочка стульев. Справа, за лишенным двери проемом, располагалась крохотнаякухонька с большой русской печью и мириадами мух.

Хозяин торопливо плюхнулся за стол, где стояли полупустаяполлитровка, кусок газеты со ссохшимися солеными огурцами и буханкой хлеба, атакже консервная банка, переполненная окурками. Налил себе в пластиковыйстаканчик, выпил, поморщился и сообщил:

– Вот, стул свободный, если кто желает… А может, водкикому?

Новоприбывшие, мельком обозрев предлагаемое, дружно мотнулиголовами, причем Инга даже отодвинулась подальше от стула, словно опасалась,что ее силком усадят в чистой юбочке на это страшилище.

– Ну что, водку, значит, никто не будет? –непринужденно продолжал хозяин. – Хрен с вами, мне больше останется… Кто жбудет купец, Васька? – он присмотрелся. – Не-а, не молодой и, ужконечно, не деваха… Вот этот, – поднял он руку и ткнул пальцем вДегтяренко. – У него портрет, как в старину на демонстрацияхносили… – хозяин старательно надул щеки, задрал голову. – Купец, ага,точно…

Дегтяренко с достойным уважения бесстрастием произнес:

– Купец есть, когда есть товар…

– Золотые слова глаголите, господин товарищ! –хозяин поднял ладони и беззвучно поаплодировал.

Все пальцы на правой руке – и два на левой – у него быликакие-то корявые, должно быть, сломанные когда-то и неправильно сросшиеся. Ингастарательно смотрела в другую сторону, притворялась, что оглядывает комнату –как будто тут было нечто достойное внимания.

– Ну ладно, – сказал хозяин, с грохотом отодвигаяветхий стул и выпрямляясь. – Муравья баснями не кормят… Значит, желаетеприобрести последние семейные реликвии, сбереженные в житейских бурях? Ох,грешное это дело – родительской памятью торговать…

– Ну, не родительской же, Сергеич, – с ухмылочкойсказал Смолин. – Дедовской, так оно точнее будет…

– Один хрен. Все равно фамильное, – сказалСергеич, изображая на лице безмерную грусть. – И перешибить тот грех, чтоя беру на душу, можно только приличной деньгой…

– Деньги найдутся, – столь же бесстрастно сказалнефтяной королек. – Показывайте, если намерены заниматься делом…

– Да уж придется…

Сергеич распахнул дверцу шифоньера – тут же с жалобнымскрипом повисшую на одной нижней петле, – опустился на корточки и долговозился, громыхая чем-то и шурша. В конце концов извлек мятую картоннуюкоробку, прихватив ее снизу корявой ладонью, чтобы не развалилась, пронес кстолу, шумно на него грохнул и, бормоча что-то, принялся извлекать содержимое:несколько наклеенных на твердое паспарту фотографий, две тусклых медали,какие-то бумажки… Наконец рядом со всем этим появилась увесистая бронзоваячернильница, судя по надписи, принадлежавшая некогда библиотекеСанкт-Петербургского охранного отделения. Сергеич раза два клацнул крышкой,поднимая ее и опуская, развел руками:

– Чем богаты… Дедушка, светлая ему память, был мужичокзамысловатый и с большими фантазиями. Когда они в семнадцатом в Питере зачищалистарый режим, он, изволите видеть, на память прихватил вот эту ерунду – памяткао героическом участии в Великой Октябрьской… А вот лично я, скажу вам посовести, уж непременно постарался бы набить карманы чем-нибудь подороже, всемнадцатом, наверняка, всякого бесхозного золотишка и камешков было, чтогрязи… Эх…

Смолину самому хотелось тоскливо вздохнуть. Не надо никакойдругой мечты – машину б времени, и в Питер, этак в декабре семнадцатого, когдав обеих столицах не то что квартиры – дворцы наподобие юсуповского стоялибесхозные посреди всеобщего хаоса и совершеннейшей неизвестности. Пара недельтам – и помирать потом не жалко…

– Была еще шашка и пара маузеров, – продолжалСергеич, почесываясь. – Только когда в тридцать седьмом за дедушкойприперлись, их, соответственно, прихватили в первую очередь. А все это, –он ткнул пальцем в лежащие на столе предметы, – бабка еще в тридцатьшестом подальше от греха в чугунок запихала и в стайке закопала поглубже – адеду наврала, что в колодец выкинула. И правильно сделала: за такую чернильницудеду бы еще навесили и службу в охранке в звании полковника… Как в водуглядела: в колодец они полезли и долго там шарились, а в стайке было по коленоназёму, они и побрезговали пачкать хромачи… Любуйтесь, господин хороший, еслиимеете интерес, можете в руки брать и глазами рассматривать. Только заранеепредупреждаю: я не в дедушку, революционной романтики не дождетесь, так чтоденежки я с вас намерен слупить немалые. Уясни себе это хорошенько, чтобнедоразумений не было потом. Всё равно уйдет товар, как мне растолковали…