– Второе зрение, – сказал Джонни. – Это так называется?

– Не знаю, право, не знаю. Вы медиум? Провидец? Расхожиеслова, которые ничего не объясняют, абсолютно ничего. Вы сказали одной изсестер, что глазная операция у ее сына пройдет успешно…

– Мари, – пробормотал Джонни. Он слегка улыбнулся. Мари емунравилась.

– …и об этом уже знает вся больница. Вы предсказываетебудущее? В этом и состоит второе зрение? Не знаю. Вы подержали в рукахфотографию моей матери и смогли сказать, где она сейчас живет. Может, вызнаете, где находятся утерянные вещи и пропавшие люди? Не в этом ли состоитвторое зрение? Не знаю. Можете ли вы читать мысли? Воздействовать на предметыматериального мира? Исцелять возложением рук? Все это некоторые называютмагией. И все это связано с понятием второго зрения. Над этим и смеется докторБраун. Смеется? Нет. Не смеется. Издевается.

– А вы нет?

– Я вспоминаю Эдгара Кейса. И Питера Гуркоса. Я пыталсярассказать доктору Брауну о Гуркосе, но он отделался насмешкой. Он говорить обэтом не желает, знать ничего не хочет.

Джонни промолчал.

– Итак… что мы будем с вами делать?

– А нужно обязательно что-то делать?

– По-моему, да, – сказал Вейзак и поднялся. – Я сейчас уйду,а вы подумайте. В частности, вот о чем: многое в жизни лучше не замечать илучше потерять многое, нежели найти.

Он пожелал Джонни доброй ночи и тихо вышел. Джонни оченьустал, но сон еще долго не приходил к нему.

Через десять дней после первой операции и за две недели дотого, как была назначена следующая, Джонни, оторвав глаза от книги «Всяпрезидентская рать» Вудворда и Бернштейна, увидел Сару. Она стояла в дверях инеуверенно глядела на него.

– Сара, – сказал он. – Это ты?

Она тяжело вздохнула:

– Да. Я, Джонни.

Он положил книгу и окинул ее взглядом. На ней былоэлегантное светло-зеленое льняное платье, перед собой, словно щит, она держаламаленькую коричневую сумочку с защелкой. Она сделала себе седую прядь вволосах, и это ей шло. Джонни почувствовал острый болезненный укол ревности –это ее идея или мужчины, с которым она жила и спала? Она была хороша.

– Заходи, – сказал он. – Заходи и садись.

Она прошла через комнату, и тут вдруг он увидел себя ееглазами – ужасно тощий, сидит, слегка скособочась на стуле у окна, вытянутыеноги покоятся на пуфе, казенная сорочка и дешевый больничный халат.

– Как видишь, я в смокинге, – сказал он.

– Ты отлично выглядишь. – Она поцеловала его в щеку, и унего в голове пронеслась сотня ярких воспоминаний, словно карты, перетасованныев колоде. Она села на другой стул, положила ногу на ногу и одернула подолплатья.

Они смотрели друг на друга молча. Он видел, что она оченьнервничает. Если бы кто-то тронул ее за плечо, она, вероятно, вскочила бы.

– Я не знала, следует ли приходить, – сказала она, – но мнедействительно хотелось.

– Очень рад, что пришла.

Словно незнакомые люди в автобусе, с ужасом подумал он. Адолжно было бы быть теплее, верно?

– Ну и как ты? – спросила она.

Он улыбнулся:

– Я побывал на войне. Хочешь посмотреть мои боевые раны? –Он поднял халат выше колен, демонстрируя волнообразные разрезы, которые тольконачали заживать. Они еще были красными и со следами швов.

– О, боже мой, да что же они с тобой делают?

– Пытаются заново склеить Хампти-Дампти, – сказал Джонни. –Все королевские лошади, вся королевская рать, все врачи короля. И мне кажется…– Тут он умолк, так как она заплакала.

– Не говори так, Джонни, – сказала она. – Пожалуйста, неговори так.

– Извини. Просто… пытаюсь шутить. – Так ли было на самомделе? Пытался ли он отшутиться или хотел сказать: «Спасибо, что пришлаповидаться, они разрезают меня на части»?

– Как ты можешь? Как ты можешь шутить над этим? – Онадостала из сумочки бумажную салфетку и вытерла ею глаза.

– Не так уж часто я шучу. Думаю, оттого, что я тебя сноваувидел… все мои защитные сооружения рухнули, Сара.

– Они собираются тебя отпустить?

– Когда-нибудь. Это похоже на прогон сквозь строй в былыевремена – ты когда-нибудь читала о таком? Если я останусь жив после того, каквсе индейцы племени прошлись по мне томагавком, то выйду отсюда.

– Нынешним летом?

– Нет… не думаю.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала она елеслышно. – Я пытаюсь понять, почему… или как можно было бы изменить ход вещей… ине могу спать. Если бы я не съела тогда испорченную сосиску… если бы ты осталсяи не поехал к себе… – Она покачала головой и взглянула на него, глаза у неебыли красные. – Иногда кажется, что выигрыша и не было.

Джонни улыбнулся:

– Двойное зеро. Выигрыш хозяину. Ты помнишь? Я ведь одолелто Колесо, Сара.

– Да. Ты выиграл свыше пятисот долларов.

Он взглянул на нее, продолжая улыбаться, но улыбка выгляделанеуверенной, почти страдальческой.

– Хочешь, расскажу что-то забавное? Мои врачи считают, что явыжил, возможно, потому, что в детстве у меня была какая-то травма головы. Ноничего такого я вспомнить не мог, мама с папой тоже не могли. Однако каждыйраз, когда я об этом думаю, у меня перед глазами встает Колесо удачи… и пахнетгорящей резиной.

– Может, ты был в автомобильной аварии… – не очень уверенноначала она.

– Нет, думаю, дело не в этом. Но Колесо как бы служило мнепредупреждением… а я не обратил внимания.

Она переменила позу и неуверенно сказала:

– Не надо, Джонни.

Он пожал плечами.

– А может, все потому, что я в один вечер использовал удачу,отпущенную на целых четыре года. Но взгляни сюда, Сара. – Осторожно, мучительноон приподнял ногу с пуфа, согнул ее в колене, затем снова вытянул. – Может, онивсе-таки склеят Хампти. Когда я очнулся, у меня это не получалось, да ивытянуть ноги, как сейчас, я не мог.

– Но ты можешь думать, Джонни, – сказала она. – Ты можешьговорить. Мы все считали, что… ну ты понимаешь.

– Да, Джонни превратился в репу. – Между ними сновавоцарилось молчание, неловкое и давящее. Джонни нарушил его, спросив свымученной оживленностью: – А как ты?