Как всегда, при воспоминании о Катрин по лицу Фанни прошласудорога ненависти, но это была не более чем ставшая привычной неосознаннаягримаса. В том-то и дело, что она не ощутила сейчас привычной злобы к Катрин,хотя, было время, мечтала киллера нанять, только бы свести ее в могилу. А,ладно, пусть живет эта толстая дура! Пусть живет вместе со своим русскиммиллионером, любовницей которого была еще так недавно не кто иной, как онасама…

В это мгновение все мысли вымело из головы Фанни – онанасторожилась.

Голос из-за ближней двери! Голос Романа!

Фанни сделала бесшумный шаг и припала ухом к двери. И тут жераздраженно стиснула губы: разговор шел на незнакомом языке. Видимо, по-русски,и скудного словарного запаса Фанни: «я тебя люблю», «трахни меня», «ну давай,еще давай» – того, чему она выучилась от Лорана, и «пусти меня к себе» –пополнения от Романа – здесь было явно недостаточно. Да и относились эти слова,выражаясь фигурально, к другому лексическому пласту.

Ну, ей только и оставалось, что вслушиваться в музыку голосаРомана, ловить его интонации. Иногда он говорил запальчиво, почти зло, явностараясь убедить в чем-то своего собеседника. Или собеседницу. Иногда голос егостановился мягким, словно шелк, и Фанни вздрагивала, потому что так мягкоструился его голос, когда Роман всеми силами старался уйти от ответа накакой-то прямой вопрос. Фанни уже успела узнать эту его лживую, фальшивуюинтонацию, и она словно бы увидела перед собой его лицо: этот обволакивающийвзгляд исподлобья, эту тень от ресниц на щеке, вздрогнувшие в тайной улыбкегубы…

Ах, поцеловать бы сейчас эти губы, прильнуть к ним!

Прильнуть и никогда не отрываться.

Фанни прислонилась к стене напротив двери. Закинула голову,зажмурилась, прижала руки к сердцу, которое трепетало так, словно было некаким-то там полумеханическим органом, функционирующим строго по своимфизиологическим законам, а живым существом, цветком или маленькой птичкой.Цветок засох было, птичка замерзла, однако Роман полил их живой водой своеймолодости – и сердце отогрелось, ожило. Фанни ожила! И мысль, которая ужемелькала раньше, вдруг оформилась в ее голове настолько четко, словно кто-товыписал огненными буквами, выжег, вырезал на доске ее сознания раскаленнымстилом: она любит Романа, она не хочет расставаться с ним, он вылечил ее отгоря, которым она была больна после разрыва с Лораном, она готова на все, чтобытолько…

Занятая размышлениями, Фанни не расслышала шагов за дверью ирезко отпрянула, когда та вдруг распахнулась:

– Бонжур. Вы кого-то ищете?

Мгновение оторопи, жгучего стыда – потом до Фанни дошло, чтоперед ней вовсе не Роман, а незнакомая женщина.

Благодарение богу, не девчонка, не любовница – взрослаяженщина, женщина в годах. Наверное, его мать.

Ну да, прав был Роман – у нее отличный французский. Говоритпрактически без акцента.

Фанни смотрела на нее со странной смесью чувств: облегченияот того, что не нужно ревновать; стыда, что попалась в такой двусмысленнойситуации; желания сбежать и… желания остаться, подчиниться острому любопытству– узнать, какая она, мать возлюбленного? И еще изумления: ведь она должна бытьровесницей Фанни, а как молодо выглядит! Ей не дашь больше сорока, даже еще напару-тройку лет меньше! И совершенно никакого сходства с Романом: оченьвысокая, светлоглазая, черты лица грубее, проще. Правда, короткие пышные волосытоже темные и тоже вьются. Красивая? Трудно сказать. Лицо из тех, которыебывают минутами восхитительны, а минутами чуть ли не отталкивающими, взависимости от настроения. Впрочем, Фанни ее толком и не разглядела: испуганноуставилась в холодные светлые глаза, словно нашкодившая ученица, попавшаяся подруку директрисе.

– Кто вам нужен?

Ни намека на приветливость или простое любопытство. Ледянойголос герцогини, обнаружившей в парадной зале замка младшую помощницуподметальщицы подвала. Еще одна аристократка, фу-ты ну-ты!

– Я… – слабо выдавила Фанни, но прикусила язык. Хотеласоврать, что ищет свободную комнату, чтобы снять ее, однако спохватилась, чтоее голос может услышать Роман.

Нет, он не должен даже заподозрить, что она была здесь, чтоследила за ним!

Фанни повернулась и опрометью кинулась прочь по коридору.Вниз, вниз, с трудом ловя ногами узкие ступеньки. Не хватало еще ногуподвернуть, свалиться тут! Бежала, словно нашкодившая девчонка, кожей угадываяразговор на чужом языке.

Роман: Кто там был?

Маман: Да какая-то дама. Бросилась от меня, как сумасшедшая.

Роман: Ну, может быть, и впрямь сумасшедшая!

«Ты прав, любовь моя, сердце мое! Ты прав! Я сошла с ума отлюбви к тебе, я готова на все, только бы с тобой не расставаться! Будемнадеяться, что твоя маман видела меня только мгновение, не разглядела лица иодежды этой сумасшедшей и не сможет описать меня!»

Фанни прибежала домой сама не своя и, сразу пройдя вспальню, встала перед огромным, во всю стену, зеркалом, которое некогда купилее прадед. Если бы кому-то взбрело в голову вынести его из квартиры, егопришлось бы разрезать или разбить: зеркало было вмонтировано в стену еще в 1887году, когда проводилась капитальная перестройка здания. С тех пор все ремонты иперестройки дома не затрагивали уникального зеркала. Конечно, оно было гораздостарше 1887 года, однако даже приглашавшиеся Полем-Валери консультанты не моглиустановить его истинный возраст. Фанни, впрочем, было достаточно утверждения,что зеркало старинное. Да тут и сомнений-то быть не могло, ибо только старинныезеркала придают отражению глубину, создают ощущение зазеркалья – иного мира, а современные– они плоские, они отражают только то, что находится перед ними, да и тоискажают чрезмерной правдивостью. Это зеркало знало Фанни как облупленную, смладенческих лет! А еще раньше оно отражало ее родителей, ее деда с бабкой,прадеда с прабабкой… Этому зеркалу Фанни верила, как древние верилидельфийскому оракулу. И сейчас, встав перед ним, Фанни с назойливостью злоймачехи из сказки о Белоснежке задала смертельно важный вопрос: свет мойзеркальце, скажи, красива ли я или мать Романа еще красивее?

Собственно, какое это имело значение? Почему неотступнопреследовало ее это странное, усталое, прелестное лицо с холодноватыми светлымиглазами? Что ей вообще до матери Романа? Он уже достаточно взрослый,независимый, у него своя жизнь, он сам может решить, что ему делать, как жить…И с кем жить!