– Это опухоль? Она снова появилась? Вдруг она на этот раззлокачественная?

Призрачные звуки – голоса птиц – вдруг стали затихать, почтиугасли. К ним примешивались тонкие звуки взмахов крыльев. Теперь он смогувидеть их взлетающими, всех сразу. Тысячи мелких птиц, закрывающих белоевесеннее небо.

«Хотят лететь назад на север», – услышал он свои жесобственные слова, произнесенные медленным, гортанным голосом, голосом, совсемему не принадлежащим.

И вдруг, совсем неожиданно, видение и звуки этих птиц ушлииз его головы. Был снова 1988, а не 1960 год, и он находился в кабинете. Он былвзрослым мужчиной, с женой, двумя детьми и пишущей машинкой «Ремингтон».

Он глубоко вздохнул. Не было этой страшной головной боли. Нитогда, ни сейчас. Он чувствовал себя превосходно. Исключая...

Исключая лишь то, что взглянув на лист рукописи снова, онзаметил, что успел написать там кое-что. Оно было выведено поперекмашинописного текста крупными прописными буквами.

«ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА», – написал он.

Это было написано не его рукой «Скрипто», а одним изкарандашей «Бэрол блэк бьюти», хотя он не помнил, как и когда он мог заменитьим свою обычную ручку. Он ведь никогда сам не пользовался карандашами. «Бэрол»принадлежали ушедшему времени... темному времени. Он поставил карандаш обратнов кувшин, связал затем все эти карандаши вместе и убрал эту связку в выдвижнойящик стола. Руки Тада при этом не были абсолютно твердыми.

Затем Лиз позвала его помочь уложить детей в постель, и онспустился к ней. Он хотел рассказать о том, что произошло, но обнаружил, чтоэтот ужас – ужас, навсегда отпечатавшийся в его душе с детских лет, ужас отвоспоминаний об опухоли, которая на этот раз может быть злокачественной –сковывает его губы. Возможно, он чуть позднее сказал бы ей и об этом... но какраз зазвонил дверной колокольчик. Лиз пошла выяснять, в чем дело, и она сказалакак раз ту опасную фразу и тем опасным тоном, которых он больше всего сейчас нехотел бы слышать.

«Он вернулся!» – Лиз прокричала это в абсолютном недоумениии отчаянии, и ужас пронзил его насквозь, заставив похолодеть, как при резкомпорыве зимнего ветра. Ужас и одно только слово: Старк. В какой-то миг, пока онне осознал всего происходящего, он был уверен, что именно он был тот человек,которого она так испугалась. Воробьи снова летали, а Старк возвращался. Но онбыл мертв, мертв и публично похоронен, правда, он никогда и не существовал вдействительности, дело даже не в том, реальный или нет, но он вернулся, всетакой же.

– Успокойся, – приказал Тад самому себе. – Ты же неневрастеник, и не надо сходить с ума из-за этой дурацкой выдумки. Услышанныйтобой звук – писк птиц – простое психологическое явление, называемое«остаточной памятью». Оно вызвано стрессом и всеми этими неприятностями.Поэтому просто возьми себя в руки.

Но какая-то часть ужаса никак не уходила из его души. Пискптиц не только вызвал воспоминания о кошмарном прошлом, но и свидетельствовал окаких-то предвидениях.

Предвидение: ощущение воспоминания о чем-то, что еще непроизошло, но несомненно произойдет. Не предсказание, конечно, а именноперемещенная память.

Перемещенное во времени дерьмо, вот что это означает.

Он вытянул руки и внимательно посмотрел на них. Дрожаниепонемногу затихало, а затем совсем прекратилось. Когда он удостоверился в этом,он упаковал Уэнди в ее спальный костюм, тщательно застегнул молнию и положилдевочку в постель рядом с ее братом. После этого Тад вышел в прихожую, где ещестояли Лиз с Аланом Пэнборном.

Если бы шериф на этот раз не был один, можно было быподумать, что утренняя сцена повторяется снова.

«Сейчас здесь как раз для меня законное время и место, чтобынемного поразвлечься», – подумал Тад, но не было ничего смешного во всемпроисходящем. То странное ощущение было по-прежнему еще очень сильно в егодуше... и звук воробьев.

– Чем могу служить, шериф? – спросил он без улыбки.

Ах! Еще что-то, чего раньше не было. Пэнборн держал пивнуюупаковку из полдюжины банок в одной руке.

– Мне, кажется, мы могли бы распить это, пока пиво холодное,– сказал он, – а заодно и обсудить кое-что.

Лиз и Алан Пэнборн пили пиво, Тад предпочитал пепси изхолодильника. Пока они разговаривали, они также могли наблюдать и за близнецамив этой же комнате.

– У меня нет поводов находиться здесь по службе, – заявилшериф. – Я теперь ищу человека, подозреваемого в совершении уже не одного, адвух убийств.

– Двух, – воскликнула Лиз.

– Я разберусь в этом. Я разберусь во всем. Я надеюсьрасколоть этот орешек. Кстати, я абсолютно уверен, что ваш муж имеет и второеалиби на этот случай. Полисмены штата также в этом не сомневаются. Они простобегают по одному и тому же кругу.

– Кто убит? – спросил Тад.

– Молодой человек по имени Фредерик Клоусон, в Вашингтоне,округ Колумбия. – Он заметил, что Лиз вздрогнула в кресле и пролила немногопива на тыльную сторону ладони. – Я вижу, вам знакомо это имя, миссис Бомонт, –произнес шериф без особой иронии.

– Что происходит? – спросила она безжизненным шепотом.

– У меня нет на этот счет ни малейшего представления. Япочти схожу с ума, пытаясь что-то понять в этом. Я здесь не для того, чтобыарестовать или как-то досадить вам, мистер Бомонт, хотя будь я проклят, еслимогу понять, кто еще, кроме вас, мог совершить эти преступления. Я здесьпотому, что хочу от вас получить помощь.

– Почему вы не называете меня Тадом?

Алан почувствовал себя не очень уютно в кресле.

– Я думаю, в нынешней ситуации мне будет более удобноназывать вас «мистер Бомонт».

Тад кивнул:

– Как вам больше нравится. Итак, Клоусон мертв. – Тадзадумчиво помолчал некоторое время, затем обратился к шерифу. – И опять повсюдубыли отпечатки моих пальцев, ведь верно?

– Да, даже на самых неожиданных предметах и при непонятныхобстоятельствах. Журнал «Пипл» писал о вас недавно, не так ли, мистер Бомонт?

– Две недели тому назад, – согласился Тад.

– Статья была найдена в квартире Клоусона. Одна страница,судя по всему, послужила своего рода символом этого преступного дела, котороеболее всего смахивает на ритуальное убийство.

– Христос, – проговорила Лиз. Голос ее был усталым ипропитан ужасом.

– Вы не хотите сказать мне, кем он был для вас? – спросилАлан.